Мадам помогала ему. Однако в часы моей работы она во флигеле не появилась ни разу. Так почему же хозяйка запрещает мне появляться в особняке? И как найти с ней общий язык? Я так и чуяла, что разгадать эти новые загадки мне еще предстоит.

Для Профессора любая загадка неизменно решалась при помощи цифр. Долгими часами, если не сутками предельной концентрации он все-таки решал очередную задачу и получал денежный приз, вот только совсем не радовался этим победам, как бы я его ни хвалила.

— Да это же… так, баловство! — отмахивался он. — Просто забава, не более…

Голос его звучал скорее печально, нежели польщенно.

— Тот, кто эту задачу ставил, знает ее решение, так ведь? Но решать задачу с гарантированным ответом — это все равно что покорять вершину, взбираясь на гору по уютной тропинке, да еще и с гидом под ручку… А в настоящей математике истина скрывается там, где кончаются все дороги. Молчаливая, неведомая никому. И совсем не обязательно на горной вершине. Может, в трещине на утесе, а может, и посреди огромной долины…

Каждый день после обеда, едва заслышав голос Коренька — «Я пришел!», — Профессор непременно выходил из кабинета, в каких бы числовых дебрях ни бродил до тех пор. И хотя, как правило, ему страшно не нравилось, когда полет его мысли кто-нибудь прерывал, ради Коренька он легко задвигал все свои правила куда подальше.

Да только Коренёк в большинстве случаев просто закидывал к нам свой рюкзак и убегал в парк играть с друзьями в бейсбол, а Профессор, удрученно понурившись, шаркал обратно к себе в кабинет.

Поэтому он всегда радовался дождю. Ведь тогда он мог помочь Кореньку с заданием по математике.

— В кабинете у Профессора кажется, будто сам становишься умнее, — однажды признался сын. В квартире, где жили мы с ним, не было ни стеллажей, ни книжных полок, и профессорский кабинет, забитый книгами до отказа, ему казался местом почти фантастическим.

Освобождая место для Коренька, Профессор сгребал все тетради, скрепки и крошку от ластика к краю столешницы и открывал задачник.

Способен ли исследователь высшей математики объяснить пятикласснику, как работают числа, конечно, вопрос отдельный. Но у нашего Профессора, несомненно, был какой-то особый дар. Любые математические соотношения, дроби, объемы он объяснял так просто и доходчиво, что поучиться его умению явно стоило бы любым родителям, проверяющим домашние задания у своих чад.

— Триста пятьдесят пять делим на восемьсот сорок… А шесть тысяч двести тридцать девять — на двадцать три… Теперь к четырем целым шестидесяти двум сотым прибавляем две целых и семьдесят четыре сотых… А от пяти целых и двух седьмых отнимаем два…

Согласно его методике, как обычные проблемы, так и любые математические задачи мы должны первым делом формулировать вслух.

— У любой задачи обязательно есть свой ритм, — говорил он. — Так же, как у музыкального произведения. Если поймаешь этот ритм и покатаешь как следует на языке, ты сможешь не только понять всю задачу целиком, но и заметить, какие ловушки тебя поджидают!

И Коренёк громко, на весь кабинет, зачитывал очередное задание:

— «Я хотел купить два носовых платка и две пары носков за триста восемьдесят иен… Но потом купил два платка и пять пар носков за семьсот десять иен… Сколько же стоят каждый платок и каждая пара носков по отдельности?»

— Итак? С чего бы ты начал? — спрашивал Профессор.

— Ну… Сложновато как-то, — мрачно буркнул Коренёк.

— Ты прав. Из всех сегодняшних задачек именно эта, пожалуй, самая сложная. Но прочитал ты ее замечательно! Состоит она из трех предложений. Все платки и носки упоминаются трижды. Каждый раз и те, и другие чего-нибудь стоят. Столько-то одних. Столько-то других. Столько-то иен… Ты здорово поймал этот ритм. И унылая задачка из учебника в твоих устах зазвучала как прекрасная поэма!

На комплименты Профессор не скупился никогда. Даже если время шло, а задачка не решалась, хоть тресни. В какой бы глухой тупик ни забредал Коренёк, Профессор всегда находил, за что его похвалить, точно старатель, готовый ради одной золотой песчинки просеять тонну ила с речного дна.

— Тогда попробуем нарисовать об этом картинку! — предлагал он. — Вот у нас два платка… Вот две пары носков…

— Разве это носки?! — возмущался Коренёк. — Какие-то жирные гусеницы… Давайте я сам нарисую!

— Ну да… Молодец. Так, конечно, больше похоже.

— Столько носков рисовать — рука отсохнет! Значит, он решил купить больше носков, а на платках сэкономил? Ну вот, теперь и у меня похожи на гусениц…

— Что ты, прекрасный рисунок! Да, ты прав: общая цена стала больше только из-за носков. И на сколько же она выросла?

— Н-ну… Семьсот десять минус триста восемь десят…

— Все свои подсчеты лучше записывай, пока не забыл.

— Да я всегда записываю… на какой-нибудь ненужной бумажке.

— У каждой формулы, у каждой цифры свои смысл и ценность. Разве тебе не жалко разбрасывать их где попало?

Слушая их, я обычно сидела в углу на кровати и латала какую-нибудь одежду. Или гладила профессорские сорочки, или оттирала пятно на ковре, или чистила зеленый горошек на ужин — в общем, находила, чем еще заняться в кабинете, лишь бы побыть с ними рядом. Если же в такие минуты мне все-таки приходилось суетиться на кухне, всякий раз, заслышав их смех, я ощущала себя точно рыба, вынутая из воды. Если кому-то на белом свете удается так радовать моего сына, я непременно должна это видеть!

В кабинете дождь барабанил отчетливей. Так, будто именно там небо вдруг становилось ниже. Пышные заросли за окном надежно защищали окна от постороннего глаза, и шторы здесь не задергивались даже по вечерам. Два профиля — учителя и ученика — тускло отражалась в темном стекле. Как и в любые дождливые дни, бумагой пахло сильнее обычного.

— Так держать, молодец! Раз уж мы добрались до деления, решение от нас не уйдет…

— Пока я вычислил, сколько стоят носки. Одна пара — сто десять иен!

— Бинго! Но теперь осторожней, не торопись. Может, эти носовые платки только щеки раздувают, а на самом деле грош им цена?

— Ну, это да… Просто маленькие числа делить быстрее!

Профессорский стол для Коренька был высоковат — мальчик сидел за ним, выпрямившись как свечка, с носом в задачнике и обглоданным карандашом в руке. Профессор же сидел расслабленно, нога за ногу, да лишь иногда почесывал небритый подбородок, следя за пальцами Коренька. Он больше не был ни дряхлеющим старикашкой, ни гигантом математических вселенных. В эти минуты он был настоящим героем, защитником слабых.