Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда приезжали купцы из других царств, Иокаста внимательно выслушивала их и запоминала каждое слово, услышанное ею об Эдипе. Она, хотя и с опозданием, узнавала местопребывание своего царственного супруга. Нередко она пыталась представить себе его: то в горах на привале, то на пиру у новых друзей. Иногда, ей вдруг представлялось, как Эдип беседует с молодой красавицей, потом они в обнимку идут вдоль портика… Иокасте делалось больно. Тогда — то она чувствовала, что стара для Эдипа, боялась предстоящей встречи с ним, плакала молча по ночам и молила богов о его любви.
Между тем, царица была в том возрасте, когда женщина наиболее прекрасна, загадочна и притягательна. Рабыни умащали её утром и вечером, кожа её лица была чистой и нежной, тело — упругим и страстным. Мужчины невольно любовались этой женщиной, забывая порой, что она царица фиванская, позволяли себе в мыслях слишком многое, а иногда слова и действия их обнаруживали пылкую страсть.
Уже кое где сквозь камни лезла молодая трава, почки на деревьях набухли, готовые вот-вот лопнуть и выпустить мелкие узорчатые листочки. Солнце нагревало скалы и валуны. Тропы, сухие и даже какие-то светлые, издали можно было видеть в горах. В небе неугомонно носились стрижи и ласточки. Ручьи, ещё недавно бурлящие и пенящиеся, теперь спокойно журчали, весёлыми переливами, услаждая слух. Природа пробудилась.
Иокасте принесли весть о том, что Эдип уже находится в Фокиде, на границе с Беотией.
Царица едва успевала давать распоряжения. Ей хотелось встретить мужа по-царски. И странное дело, Иокаста, прожившая в царском дворце много лет, встречавшая и провожавшая всю свою жизнь, знала чувства, которые настигали её в разлуке, однако, сейчас испытывала то, чего никогда не испытывала прежде. Она волновалась и волнение это было и тревожным и сладостным, пугающим и завораживающим. Она ждала в эти дни многого, если не всего. Ждала всей своей будущей жизни.
До Фив оставалось пол — дня пути. Стояло солнечное тёплое утро. Из ущелий тянуло прохладой, слабый ветерок приятно освежал. До полудня было ещё далеко, а отряд уже прошёл немалое расстояние, отправившись в путь на рассвете. Когда всадники спустились в долину, Эдип решил сделать привал. Воины направились к ручью поить коней…
Всё время, начиная с той самой ночи в Амбракии, Эдип как на крыльях нёсся своими мечтами и помыслами в Фивы. Но вот теперь, когда осталось совсем немного до дома, Эдип ощутил, что напугался. Чего? Этого он себе объяснить не мог. Насколько было велико его желание поскорее оказаться в Фивах, настолько велик был страх перед этим событием. Эдип не знал что его ожидает в городе, столь манящем его душу. Не знал и не мог представить. Как сложится его жизнь дальше? Ведь они с Иокастой не виделись слишком долго, даже не успев по-настоящему познакомиться. Она его влекла к себе. В последние дни он ни о ком и ни о чём не мог думать, кроме неё. А как она, Ждёт ли? Да, конечно, он царь и его ждут. Но с чем? Может быть его отсутствию были рады? Или наоборот?
Эдип вспомнил то последнее утро, когда они виделись. Волнение охватило его, он вспомнил взгляд Иокасты, её уход. Он знал — ему другая женщина не нужна.
На следующий день Эдип выехал в Фивы. Иокаста вместе с горожанами встречала его на городской стене. Толпы мальчишек сопровождали отряд Эдипа до самого царского дворца. Они неслись взапуски, окружив всадников, с криком, свистом, улюлюканьем. От этих сорванцов невозможно было избавиться: они лезли под копыта лошадей, дёргали седоков за сандалии, со смехом неслись по каменным городским плитам, визжа от восторга и удовольствия.
До вечера Эдип так и не сумел встретиться с Иокастой. Он видел её то на мужской, то на женской половине дворца — она покоряла его всем: походкой, грацией, движениями и, самое главное — самообладанием. Царь теперь точно знал, чувствовал — она не меньше его ждёт их встречи наедине. Эдип тем временем распорядился привезённым товаром — кому какие подарки вручить, с кем и когда переговорить, назначались места и время встреч…а вечером предстоял царский пир для всего города. Прямо на улицах расставлялись столы, устанавливались бочонки с вином, повсюду стоял запах крови и жаренного мяса, закланных животных на пиршественные столы. Город ликовал, он гудел, подобно муравейнику, потревоженному в жаркий летний день. В честь приезда царя были устроены спортивные состязания, а ближе к ночи на городских подмостках ставились комедии.
Только поздней Эдип уединился в мегароне. С улицы ещё были слышны голоса подвыпивших горожан, песни, крики, смех. Приподнятое настроение покинуло царя фиванского и только напряжение во всех мышцах тела чувствовал он.
Вошёл молчаливый раб. Эдип сидел за мраморным столиком, подперев голову руками. Его локти ощущали холод полированного камня. Он долгим, невидящим взглядом посмотрел на раба, затем отрицательно покачал головой. Раб вышел. А мысли Эдипа в этот момент были вновь заняты сомнениями. Сегодня Эдип не прикасался к кубкам с вином, однако его состояние напоминало опъянение. Уже несколько раз царь порывался встать и пойти в гинекей, и каждый раз что-то удерживало его. Наконец Эдип поднялся и направился в галерею портика. Вдали: то здесь, то там появлялись огни факелов, ещё кое-где слышались песни. Выйдя со света в темноту безлунной ночи, царь некоторое время постоял, привыкая к темени, затем неторопливо пошёл вглубь портика. Он был удивлён, заметив, что находится здесь не один. Эдип подошёл и остановился чуть сзади.
— Это ты, мой царь? — голос Иокасты был тих, походил на шелест. Напряжение Эдипа после этих слов достигло наивысшей своей степени и, какое-то мгновение царю показалось — он его не перенесёт, казалось грудь разорвётся, стук в висках напоминал удары молота в кузнице Гефеста. Первое желание, которое он испытал — схватить эту женщину на руки, унести её, задушить в объятиях…Но он стоял, не двигаясь с места. Мгновения ему казались вечностью.
Иокаста за этот день устала. Многочисленные заботы и приготовления сказались усталостью, нервным напряжением. Ночью, когда в гинекее всё стихло, она решила выйти на свежий воздух. Ночь стояла безлунная, тёплая. Внизу, мимо дворца проходили группами горожане, освещая себе путь факелами. Слышались грубоватые шутки, песни, декламация, смех.
Царица прошла в глубину портика и остановилась у одной из колонн. Сегодня Эдип показался ей чужим. Вернее — отчуждённым. О, как она ждала
