— Аполлон требует изгнать из города того, кто осквернил Фивы кровью — убийцу Лая.

— Да, но кто этот осквернитель? — вопросил царь, — Кто?

Креонт пожал плечами.

— Его следует разыскать, во что бы то ни стало.

— Конечно, Эдип. И мы разыщем его. И ни один город, ни один царь, ни один эллин не примет его. Его участь- скитаться бесприютным и умереть голодным и в позоре.

Узнав о приезде Креонта из Дельф, ко дворцу начал собираться народ. Всевозможные пред- положения, обгоняя одно другое, распространялись в толпе, однако точно никто ничего не знал.

Торговец оливками собрал вокруг себя десятка два слушателей.

— Проксен. Проксен повинен в наших бедах. Креонту оракул сказал — пока Проксен будет путаться с женой своего друга Никомаха — не быть плодородной земле фиванской. Взрыв хохота был ответом на речи торговца.

— А, скажи, — лукаво глядя на него, спросил какой-то метэк, — ты что, заглядывал во дворец Проксена или Никомаха?

Слушатели насторожились — как выйдет из положения торговец? Однако, тот даже не дал себе труда подумать, — Зачем же я полезу во дворец именитого горожанина? Я собирал оливковые плоды и мне попались два преогромных, шевелящихся один под другим оливка…ха-ха-ха, — раскатисто засмеялся торговец под улюлюканье и смех окружающих.

— А я слышал, оракул другое сказал Креонту, — вступил в разговор круглый, как шар оружейник, с красным мясистым лицом в испарине, с толстыми пальцами и огромным животом, — я слышал Ономарх убил раба за то, что тот…

— Ты бы помолчал, — встрял худощавый беззубый старик, сверкая грозным, но лукавым взглядом из-под лохматых бровей, — ты бы помолчал, раба и. что? Раб — не человек.

— А тот и не рабом вовсе…,-продолжил было толстяк, старик же вновь его перебил

— Не бреши, лучше ответь, как это ты ухитряешься с таким брюхом оружейным делом заниматься? Расстворил бы жирок! А то Ономарх… Да мой хозяин…

— Он же сам не работает, — послышалось за спиной старика, — за него метеки правят копья и щиты, а он жрёт с утра до вечера, да спит.

— По моему, оракул потребовал изгнать убийцу Лая, — негромко проговорил совсем ещё юный голос…

Подобные речи слышались повсюду. Но вот на дворцовой лестнице показались Эдип, Креонт и Иокаста. Все разговоры разом прекратились и, взоры обратились в их сторону. Эдип выступил немного вперёд.

— Фиванцы! Креонт был у оракула, — голос царя красивый и сильный приковывал внимание уже сам по себе. Граждане любили своего правителя. Его статная высокая фигура теперь представлялась им, чуть ли не божественной, ибо он должен был сейчас решить — как помочь им избавиться от бедствий.

— Оракул не назвал имени того, кто повинен в наших бедах, но Аполлон требует изгнать из города осквернителя — убийцу Лая.

После этих слов сначала стояла неимоверная тишина, люди переглядывались, прищёлкивали языками, казалось, каждый пытался выискать в памяти хоть что-нибудь, что могло указать на связь с событиями многолетней давности… И вдруг словно водой прорвало плотину. Всё забурлило, зашумело, люди задвигались, начались споры, послышались крики.

Царь поднял руку.

— Фиванцы! Я — царь Эдип, клятвенно обещаю вам найти преступника. И я проклинаю его, как он проклят уже богами. Кто, как не ваш царь, должен спасти вас от наказания, которое вы несёте за какого-то дерзкого безумца, осквернившего кровью наш город? И я исполню свой долг перед вами, горожане. Убийца будет найден. Но долг каждого гражданина — вспомнить и указать, если он знает, где находится этот преступник. Или, если он догадывается, где может находиться убийца Лая, он обязан высказать свои догадки. И проклятие пошлют боги тому, кто с ним вступит в общение, дабы помочь ему сокрыться, или кто сокроет его, пренебрегая благополучием сограждан.

Тиресий решил проверить свои догадки и разыскать раба, который в ту роковую ночь относил младенца в горы. Он знал, что старый Ферсит теперь пасёт царские стада и отправил за ним человека. Ферсит явился вместе с гонцом к вечеру и, не подозревая зачем вызывал его Тиресий, всё удивлялся, к чему такая спешка.

Тиресий ожидал Ферсита в естественном гроте, осенённом старыми деревьями, оплетёнными виноградными лозами. Он сидел на камне, опираясь обеими руками на посох. В сумерках трудно было раз глядеть выражение лица слепого прорицателя, однако, Ферсит, скорее почувствовал, нежели увидел тревогу Тиресия и ему стало не по себе.

Два старика долго сидели молча друг против друга. Наконец Тиресий, подняв высоко голову, так, что его борода торчала кверху, тихо произнёс, устремив невидящие зеницы поверх головы Ферсита,

— Ты, Ферсит, помнишь ту ночь, когда Лай вручил тебе ребёнка и велел отнести его в горы?

Ферсит напряжённо всматривается в лицо прорицателя.

— Да, Тиресий, как сейчас. Я нёс младенца и плакал сам, как ребёнок, хотя был и молод.

— А ты знаешь, что сталось с тем младенцем?

Ферсит долго молчит. Тиресий его не торопит, чувствует, как тяжело Ферситу даются эти воспоминания и медленно тихо говорит,

— Ты отдал его пастухам, Ферсит.

— Да, — Ферсит опустил голову и горькая старческая улыбка тронула его уста. Он не бросил ребёнка, как того требовал царь Лай, он пристроил его, пусть не в царские хоромы, но сохранил ему жизнь и эта мысль согревала его долгие годы.

— Я не смог мальчика бросить…, -улыбка на лице Ферсита сменилась таким внутренним напряжением, что будь Тиресий зрячим, он бы понял, что царский пастух знает больше, чем говорит и, что его мучают сомнения — стоит ли рассказывать всё прорицателю? Ферсит вспомнил, как совсем недавно слышал сетования других пастухов на нынешние несчастья и винили во всём убийцу Лая. Ферсит же, никоим образом не связывал бедствия, постигшие Фивы с именем Эдипа. Он уже почти забыл тот ужас, который испытал при виде ноги путника убившего Лая. После же разговоров пастухов — память вернула его к ощущениям того дня, того страха, боли и сомнений, какие он испытал при виде шрама на ступне юноши. Ферсит вспомнил и то, как Лай сам спровоцировал стычку, в результате которой погиб. Когда Эдип стал царём, Ферсит ушёл в горы пасти царские стада, чтобы быть подальше от дворца, чтобы избыть память обо всём, что он знал. Знал и — носил в себе все эти долгие годы. Эдип справедливый, благородный и великий правитель. Ферсит любил его и гордился, что в его городе такой царь. Но боги, теперь вот, решили отомстить ему за преступление, кое ему навязали, коего он не желал совершать. Ох уж эти боги! Как они несправедливы и жестоки.

Если бы Тиресий