– А, Михайла… Гость в дом – добро в дом. Садись вон на лавку… Гуня… Людмила все сделает.

Гуня… так ласково звала мать дочку…

– Садись, садись… Глаза прикрой, ага…

Юлька уселась рядом с Мишей. Немного посидела, закрыв глаза и выравнивая дыхание, пробудила в кончиках пальцев ощущение жара, взяла парня за руки и погнала волны успокаивающего и расслабляющего тепла. Миша быстро расслабился и словно бы провалился в какой-то удивительный волшебный сон…

Словно бы вновь пришел в себя… ТАМ, в своем будущем, в своей прежней – если можно так сказать – жизни… Михаил Ратников особенно-то музыкой не занимался. Не то чтобы не интересовался совсем, популярные шлягеры даже насвистывал-напевал бывало… Но вот так, чтобы в юности собирать пластинки с подпольными записями рок-н-ролла на рентгеновских пленках (так называемые «диски на костях») или, уже в более позднее время, собирать музыкальную аппаратуру и покупать у спекулянтов импортные пластинки каких-нибудь там «Пинк Флойд» за сто рублей – нет, этого не было. Хотя про тот же «Пинк Флойд» и многие другие популярные группы Михаил, конечно же, слышал. Чай, не в глухом колхозе жил! Да и на судне, где когда-то пришлось поработать, радист-«маркони» музыкой увлекался, так что…

Хорошего дорогого проигрывателя, усилителя, колонок – этого не имелось, а вот кассетный магнитофон был. Моно, не стерео. Но все-таки…

И вот привиделось вдруг – четко так привиделось, во всех мельчайших подробностях, – будто купил он в порту кассету – «красную» «соньку» на девяносто минут. Отдал ее «маркони», и тот что-то там записал, принес… Миша вставил кассету в магнитофон, нажал на клавишу…

– Сувенирз фром сувенирс… От сувенира к сувениру…

Знакомая такая мелодия. Очень популярная когда-то песня. Вот только вспомнить бы, кто ее пел. Имя такое… тоже знакомое… Нет, не Джо Дассен. И не Том Джонс. Ну ведь буквально на кончике языка вертится – а не ухватить.

Тут и проснулся…

Настена с Юлькой разом напали:

– Что видал – говори!

Мол, живенько все растолкуем.

Ну, и как им сказать? Про магнитофон, про кассету… Они и понятий таких не знают. Ну, нет просто ничего подобного в мозгу и быть не может.

– Хм… Песню я слушал.

– Песню? Может, псалом какой?

– Да нет. Песню. Не нашу.

– А кто пел? Женщина, мужчина?

– Да вроде мужчина. Голос, правда, тонкий…

– Ну, вспоминай!

Не вспомнил Миша. Как ни пытался. Прочно как-то все прежнее забыл. Да и немудрено – тут, с нынешними каждодневными заботами и ответственностью, не до воспоминаний.

Встав, сотник пожал плечами – откланялся:

– Пойду я, пожалуй… Вспомню – зайду.

Юлька проводила его до калитки. Прощаясь, взяла за руку, молвила горько, с некоей укоризной:

– К Нинее пойдешь? К этой… Красаве…

– Да не нужна мне Красава, сколько раз тебе говорить-то?! – не выдержав, вспылил Михайла. – А к Нинее – да, съезжу. Нынче все средства хороши.

Дорога от городка до Нинеиной веси давно уже была убита копытами и тележными колесами, хотя все же что-то для удобства путников делалось. Кусты и мелкие деревья выкорчеваны, низко свисающие ветви деревьев обрублены. При нужде по дороге могли свободно ехать три всадника в ряд, да и встречные телеги разминуться могли вполне свободно. Не дорога – автобан, по крайней мере, сейчас – в сухое, жаркое время! А вот недели на три пораньше… ух, и грязища же! Такое месиво, что тележные колеса в иных местах почти по ступицы проваливались. Впрочем, для Руси – России – ничего нового.

Неужели и правда – половцы? Степняки! Тогда – догнать! Отыскать следы, дороги, по которым пришли… Так ведь и посланы уже люди верные. Однако же нет ничего! Ни дозорные, ни соседи – никто степняков не видел. Да, половцы, конечно, хитры, но ведь не духи же они бесплотные! Не могли уж совсем следов не оставить… На лесных дорожках – ни кострищ, ни следов лошадиных копыт, ни помета! Как так быть может? Тем более на косогоре у реки – следы очень даже четкие! Что ж, коли разумному размышлению сие не подлежит, остается одно – мистика.

В Нинеиной деревне, в отличие от того же Ратного или Михайлова городка, люди, в большинстве своем, жили по-старому, в полуземлянках с земляным полом и очагом вместо печи. Встречались и печи – только топились они по-черному. И нет, чтобы не могли себе позволить – просто старые обычаи блюли. Язычник – он всегда живет по заветам мудрых и непогрешимых предков, а жители Нинеиной веси язычниками и оставались – закоренелыми. Правда, от деревни после мора остались лишь пара жилых построек…

Впрочем, дом самой ведуньи стоял на высокой подклети и по сравнению с окружающими хижинами выглядел настоящим боярским теремом. К тому же и печь по-белому топилась, для здешних болотных краев – невидаль.

Колдунья заприметила гостей еще издали. Может, в окно увидала, а может, подсказал Велес. Сама встречать не вышла – вот еще! – послала правнучку, Красаву… А девчонка тому и рада – давно в Мишу втюрилась, зараза мелкая! Подбежав, прильнула к стремени, глазищами сверкнула:

– Ой, Миша! Очам своим не верю. Неужто в гости? А это с тобой кто? Ага! Никак Ермил из рода старого Хотобуда! Как вырос-то, похорошел… и не узнать.

– К Нинее Всеславне мы… – спешившись, сотник поцеловал девчонку. Не любовно поцеловал, а так – из вежливости, троекратно. С малолеткой разводить шуры-муры – оно ему надобно? Тем более Юлька еще…

– Беги, доложи.

Красава скрылась в хоромах, но почти сразу вернулась, поклонилась едва ль не до земли:

– Заходите! Нинея Всеславна гостей к себе жалует.

Жалует! Эва, боярыня ты наша. Графиня-баронесса…

– Ну, жалует – так пойдем.

Подбежавшие слуги волхвицы приняли коней, повели к коновязи.

– Господин сотник… Это Красава, что ль? – набравшись храбрости, уточнил Ермил. – Надо же! Как повзрослела… Не девчонка ныне – дева. Давненько ее не видал. Ране-то, говорят, частенько к нам в крепость бегала…

Михаил усмехнулся – ишь ты! Красава – правнучка Нинеи, а кто уж были родители этой девчонки – бог весть. Вообще-то Нинея в округе на семь дней пути в любой деревне любую девчонку себе забрать может! Она волхва! Она умереть не имеет права, пока смену себе не вырастит.

Нинея приняла гостей, сидя в высоком резном кресле. Статная, седовласая, со следами былой красоты, в темно-красном платье из толстой бархатной ткани, явно ромейской, затканной тяжелым золотом. Нет, не колдунья – графиня! Да что там графиня… Королева!

– Посмотрю, – выслушав просьбу сотника, милостиво кивнула волхва. – Старых богов поспрошаю… Но! Вы мне тоже нужны. И ты… И Ермил наш…

Слово «наш» в отношении отрока младшей стражи сильно покоробило Михаила. Впрочем, он всегда знал, что Нинея имеет виды на его людей, на тех, кто из веси. А потому давно разогнал их по разным отрядам, вместе не держал. А и нечего на ратной службе землячество разводить!