— Простите, месье, я могу увидеть главного редактора?

Озадаченно почесав затылок, охранник оглянулся и что-то громко сказал — судя по всему, кого-то попросил подойти. Вскоре к Андрею вышел молодой мужчина, неплохо изъясняющийся по-английски. Как оказалось, это был заместитель главного редактора. Сам же редактор в этот момент отсутствовал — его вызвали в департамент, ведающий местными СМИ, для дачи пояснений по поводу одного из материалов, который непонятно чем задел городские власти. Представившись, Лавров показал паспорт и сообщил, что хотел бы пообщаться с местными коллегами на предмет того, ради чего он сюда, собственно говоря, и прибыл.

— Прошу, заходите… — кивнул сомалиец, приглашая Андрея войти.

В кабинете, который одновременно служил и верстальной, и корректорской, было шумно. Громко галдя, сомалийская журналистская братия готовила очередной номер газеты. Появление незнакомца было воспринято бегающими, спорящими, что-то пишущими и зачеркивающими людьми без какого-либо интереса. Окинув взглядом гостя редакции, газетчики с прежней энергией продолжили свое «броуновское движение», о чем-то без конца дискутируя и что-то друг другу доказывая.

— Приходится переверстывать завтрашний номер газеты… — устало пояснил замредактора. — Шеф только что звонил из департамента, один из материалов передовицы приказал снять. А что поделаешь? Фундаменталисты диктуют нам, о чем и как писать… Правда, бывали времена и похуже, когда город был под властью Союза исламских судов. Тогда вообще можно было писать только то, что разрешат специальные цензоры. Доходило-то до чего? По городу ходили люди из «исламской комиссии нравов» и выясняли у женщин, не носят ли они бюстгальтеры. Тем, кто пользовался европейским бельем, грозили всевозможными карами. Но я сам мусульманин и хорошо знаю, что допытываться у женщины насчет ее белья и безнравственно, и противоречит положениям ислама. Так что, нынешняя ситуация — еще полбеды…

Они выпили по чашечке кофе, и Лавров, в ходе неспешного застольного разговора, в общих чертах рассказал о цели своего прибытия в Могадишо — подготовить ряд объективных материалов о ситуации в Сомали и, в частности, изучить ситуацию с похищениями людей. Выслушав его, замредактора, назвавшийся Мухаммедом, лишь грустно улыбнулся.

— Ну, если о ситуации в стране вам написать и удастся, то о похищениях — едва ли… — с сомнением покачал он головой. — У нас на эту тему во многом — табу. Не раз случалось такое, что бесследно исчезали те, кто пытался расследовать факты похищений или хотя бы писать про них. Поэтому должен вас огорчить — мне на сей счет ничего не известно.

Еще с полчаса пообщавшись с Мухаммедом и выяснив для себя много интересного и полезного, пусть и не в плане выполнения своей основной задачи, Андрей отправился обратно в гостиницу. К этому времени солнце уже давно скрылось за горизонтом и наступила темень. Но Лавров, неплохо видя в темноте и хорошо ориентируясь в совершенно незнакомой обстановке, уверенно направился в сторону «Леона».

Теперь на улицах было безлюдно. Редкие прохожие, заметив в отсветах фар изредка проезжающих автомобилей силуэт крепкой мужской фигуры, старались поскорее свернуть за угол или спрятаться от подозрительного типа в тени. Андрей понимал, что здорово рискует, но его интуиция подсказывала: сейчас куда менее опасно, нежели днем. Грабители, прекрасно знающие о том, что в такую пору едва ли кто, имеющий хоть какие-то ценности, надумает выйти на улицу, вряд ли станут проявлять излишнюю активность.

Проходя через улочку, пересекающую улицу Республики и Первого Июля, Лавров вдруг заметил несколько мужских силуэтов, выделяющихся на фоне стены дома из белого ракушечника. Неизвестные, выжидающе глядя в его сторону, о чем-то тихо переговаривались. Скорее всего, это были не какие-нибудь волонтеры из благотворительной миссии имени матери Терезы, а заурядная шайка мелких грабителей. Было совершенно очевидно, что припозднившиеся граждане Сомалийской Республики явно замышляли нечто, не вписывающееся не только в рамки исламской, но и любой другой морали. В слабом свете почти уже полной луны они тоже заметили позднего пешехода, и его появление их здорово озадачило. Таковым, с точки зрения могадишских гопников, мог быть или сумасшедший, или полный кретин, или… Или это мог быть человек, способный на очень и очень серьезные поступки. А поэтому — потенциально опасный.

Когда Лавров поравнялся с подозрительной компанией, один из сомалийцев неприязненным тоном что-то спросил у него на местном наречии. Не задерживаясь, но и не ускоряя шага, Андрей небрежно, но весьма твердо обронил:

— Нэгэ! Капито джали?

При этих словах компания ошарашенно замерла, молча таращась вслед странному типу, который на всемирно-традиционную просьбу «Эй ты, дай закурить!», ответил хоть и не прямо, зато вполне конкретно и исчерпывающе. Впрочем, Андрей тоже был несколько удивлен прямо-таки волшебным эффектом использованных им слов. «Нэгэ» он услышал в аэропорту Аддис-Абебы, когда то ли немец, то ли голландец отмахивался от излишне назойливого разносчика попкорна и «Пепси-колы». Как позже пояснил ему таксист «Вася», у эфиопов «нэгэ» означает «завтра». Случись, пристал торговец к приезжему белому, как банный (скажем, пальмовый) лист к известному месту, тот его запросто мог отшить, объявив «Нэгэ!». И, что интересно, утверждал «Вася», многие торговцы-эфиопы свято верили в то, что если белый сказал «нэгэ», то завтра он и в самом деле обязательно придет.

А «капито джали» Лавров почерпнул из разговора «аэроизвозчика» Рамина со здешним таксистом, когда тот строго наставлял сомалийца по части обеспечения безусловной безопасности доставленного им в Могадишо «русского француза». Свою длинную, назидательную тираду Рамин завершил строгим «капито джали?», что в переводе на русский звучало как «понял, приятель?». Кто бы мог подумать, что эти несколько слов окажутся весьма эффективным средством укрощения сомалийской гопы?

В гостиницу Андрей вошел уже в девятом часу вечера. Портье его появление воспринял как некие жители древнего мира выход невредимого Ионы из рыбьей пасти. Скорее всего, увидеть своего нового постояльца живым и тем более совершенно невредимым он уже не чаял.

— Мистер?! О, мистер… — портье восхищенно воздел руки, без конца повторяя универсальное сомалийское обращение к любому иностранцу.

— Скажите, — несколько бесцеремонно перебив это излияние чувств, спросил Андрей, — а в моем номере кондиционер исправный? А то, когда я уходил и попросил горничную его включить, она сказала о каких-то проблемах. Что за проблемы?

Из многословного и запутанного объяснения портье Лавров только и смог понять, что «кондиционера» в данный момент «не очень хотеть работать», но хоть какой-то комфорт это устройство ему, уверял тот, все же обеспечит. Придя в номер и включив свет, Андрей понял, что проблемный «кондиционера», действительно, работал через пень-колоду. Температура в комнате лишь немногим отличалась от уличной. Благо москитов ухитрилось проникнуть в номер не слишком много.

Не столько отоспавшись в течение невыносимо-томительной ночи, сколько отмучившись, после завтрака в гостиничном кафе Лавров отправился в вояж по местным учреждениям и ведомствам, чтобы получить визу по факту прибытия и аккредитацию при структурах центральной сомалийской, условно говоря, власти.