Идём мы идём и тут снова этот пёс – возьми и выскочи из травы.

Он ловко подскочил к мясу, схватил его зубами и сильно потянул на себя, мясо шлёп и на земле.

Но воришка опять испугался, прыгнул в траву и исчез, будто его и не было.

Мужчина остановился, поднял с земли мясо, повернулся к нам и строго сказал:

– Это что же вы делаете, молодые люди? Ну зачем вы мясо дёргаете, скажите мне!

– Мы не… – замямлил Тёма.

– Это не мы, – сказал я.

– Как же не вы, а кто?

– Фантомас, – вдруг ни с того, ни с сего ответил я.

– Я тебе покажу старшим грубить, – рассердился мужчина, – пойдём-ка к родителям, – и он шагнул ко мне.

И тут мы с Тёмой повернулись и побежали, а когда остановились и оглянулись, то мужчины с сумкой не было, а посреди дороги лежал и смотрел в нашу сторону неудачливый, трусливый воришка – чёрный пёс, похожий на соседского спаниеля.

Мы подошли и погладили его по голове.

Тёма говорит:

– Дай лапу! Дай другую!

И пёс даёт то одну лапу, то другую.

Мы с Тёмой дали ему пол-бублика, он быстро съел, мы дали ещё и ещё… потом смотрим, в сумке у нас только три бублика осталось.

– Всё, пёсик, – сказал я, – эти бублики для мамы и папы.

Мы погладили собаку и пошли домой.

Мама вышла с дачного участка и ждала нас около калитки – волновалась, и, конечно, отругала нас за то, что мы задержались.

Потом мы пили чай со свежим хлебом, бубликами и клубничным вареньем и рассказывали наперебой о драке собак, об остановившемся движении машин на дороге и о смешном воришке-пёсике.

Перед открытыми окнами веранды цвёл большой куст шиповника, и мама смотрела на нас и улыбалась.

Павлик лежал под одеялом, закрыв глаза, он знал, что сейчас подойдёт мама, проверить спит ли он, пусть думает, что спит. Вот мама склонилась над кроваткой, её тёплая рука коснулась лба, погладила голову, поправила одеяло, она вздохнула и ушла.

Павлик слышал, как мама, ступая тихо и аккуратно, чтобы не разбудить его, подошла к столу, налила немного воды в чашку и стала считать – раз, два… десять… тридцать – на тридцати она останавливалась.

Послышался тревожный запах, Павлик знал его, так пахли сердечные капли, которые раньше принимала бабушка.

Павлик боялся этого запаха, потому что после капель часто приезжала скорая, чужие люди делали уколы бабушке, она лежала тихая и бледная, а два раза, Павлик помнил, её забирали в больницу.

Запах сердечных капель не приносил ничего хорошего, а сейчас эти капли принимала мама – с тех пор, как они поселились в общежитии.

Павлик вспомнил бабушку и еле сдержался чтобы не зареветь, но нельзя расстраивать маму.

«Где бабуля?» – думал Павлик.

Но мама почему-то не говорила, и когда он спрашивал, она сразу отворачивалась, опускала голову и старалась уйти, и Павлик понимал, что случилось страшное, а он ведь уже не маленький – ему скоро пять лет.

Когда-то они жили в большом и красивом городе все вместе – мама, папа, бабушка и Павлик, а потом началась война, и папа ушёл воевать, потому что был офицер – так он сказал в последний день.

Павлик не очень помнил подвалы, где в войну они жили с соседями по дому, все дни слились у него в одну тёмную, страшную и холодную картину. Однажды была особенно ужасная бомбёжка и очень сильный взрыв.

Павлик с мамой отделались поверхностными ранами, а многих знакомых после этого он больше не видел.

Как и свою бабушку.

Потом Павлик с мамой прятались от бомбёжки в церкви, и там он увидел иконы, горящие свечи и запомнил батюшку с крестом на шее, который помогал беженцам всем, чем мог.

От папы приходили редкие письма, война не кончалась, и пришло время, когда Павлик и мама сели в автобус с надписью «Дети», и этот автобус доехал до самой Москвы.

В Москве маме и Павлику дали небольшую комнату в общежитии, и мама сразу пошла работать, а Павлик стал ходить в детский сад.

Он уже знал буквы, немного умел складывать их в слова и любил книжки, особенно одну – «Мойдодыр».

Наверное, он так сильно любил её, потому что это была одна из первых его книг, и потому что её всегда читал ему перед сном папа.

Павлик рассматривал красивые картинки в книге, а папа пояснял:

– Вот мальчик, который не любит умываться по утрам и вечерам, поэтому от него, посмотри, «одеяло убежало, улетела простыня», и ещё «утюги за сапогами, сапоги за пирогами, кочерга за кушаком – всё вертится, и кружится, и несётся кувырком». Нельзя быть грязнулей, сынок, ай-яй-яй!

И папа, улыбаясь, грозил пальцем.

– Яй-яй-яй, – повторял за папой маленький Павлик и старательно грозил пальчиком, ему было тогда два годика.

Шло время, появлялись новые книжки, некоторые в стихах Павлик знал наизусть, но самой любимой его книгой все равно оставался «Мойдодыр».

Вечером папа приходил с работы, Павлик со всех ног летел к нему, сильные руки подхватывали его, подбрасывали:

– Ай-яй-яй!

– Яй-яй-яй, – смеялся вместе с папой Павлик, прижимаясь лицом к родной, колючей щеке.

…Павлик заплакал: «Где папа?»

Он заворочался в постели, подошла мама:

– Ты что, сынок? Не заболел? – она губами потрогала лоб. – Не плачь, мой маленький, скоро Новый год, завтра будете письма писать Деду Морозу, Вера Ивановна сказала.

– Знаю.

– Давай молочка тёплого с мёдом тебе дам? И уснешь быстро.

– Не хочу, посиди, – Павлик взял в ладони мамину руку, повернулся на бок и заснул.

– Дети, сейчас я спрошу, кто какой подарок хотел бы получить на Новый год от Деда Мороза, – сказала воспитательница Вера Ивановна – Ты, Леночка, что?

– Белые коньки… в цветочек.

– Такие бывают?

– Не знаю, мне приснились в цветочек.

– А ты, Толя?

– Вертолёт на пульте управления.

– Оленька, что?

– Попугайчика жёлтого волнистого, я его Кешей назову.

– А я… я, Вераванна, хочу щеночка.

– Ну хорошо, Слава. А Павлик что хотел бы получить?

– Книжку «Мойдодыр».

– Теперь, ребята, нарисуйте ваши пожелания на открытках, их получит Дед Мороз.

Павлик в тот день нарисовал книгу, на обложке которой была большая, красная щётка и жёлтое мыло, которое:

«Моет, моет трубочиста чисто, чисто, чисто, чисто», – он знал «Мойдодыр» почти наизусть.