— Прошу, — сказал и повел Надежду Прохоровну знакомиться с ушастыми рекордсменами. По ходу дела успевал пожаловаться: — Вот тут мой Махаон сидел… Вот тут мне трухой глаза той ночью запорошили… Сюда вор шмыгнул — видите, все дрова, убегая, разворотил, — и огорченно пнул тапком здоровенный брус, явно вывернутый из стены одного из заколоченных парамоновских домов, — все недосуг убраться…

— Откуда дровишки-то, Сережа? — усмехнулась баба Надя.

Суворов поднял вверх раскрытые ладони:

— Все честь по чести, Надежда Прохоровна. Мы с Терентьевной на двоих разрушенный дом на дрова купили, все денежки сполна отдали. Пойдемте.

Участок бывшего почтового начальника поражал наполеоновским размахом и явной неприспособленностью отставного шефа к огородному хозяйству. Грядки вскапывались с тщанием, но без таланта, который, как известно, нужен, даже чтобы морковку ровно посадить. Плохо прореженные, любимые кроликами корнеплоды росли придушенными косыми рядами, капусту обглодали гусеницы — кружева какие-то получились, а не капуста! — картофельная ботва, в сравнении с Матрениной, смотрелась жалкой карликовой порослью.

Мужик на хозяйстве, вздохнула баба Надя. Подобрала валяющийся на земле совок и положила его на лавочку под сливами. Под лавочкой торчали обглоданные почти под корешок остатки одуванчика — еще одного любимого кроличьего лакомства.

Такие же обглодыши украшали и периметр довольно приличного, шитого сайдингом суворовского дома.

В доме было прохладно и немного пыльно. На всех горизонтальных поверхностях лежали и валялись газеты, журналы и книжки. На круглом, покрытом клеенкой столе под пятирожковой хрустальной люстрой засохло яичное пятно. К пятну прилипла толстая дохлая муха.

Надежда Прохоровна снова вздохнула — на стене висели большие фотопортреты покойных жены и матушки Суворова — и подумала: а может, сосватать за почтовика Лидочку из тридцать пятой квартиры?.. Вдова ведь тоже. Пятьдесят два года, хлопотунья, мечтает к пенсии на дом в деревне денег скопить, на свежий воздух переехать, да боится, что без мужика нормальное хозяйство не потянет.

Суворов мужчина справный… Суетной, правда, малость… Но и Лидка не тетеря — любит, чтоб вокруг живенько было…

Пока Надежда Прохоровна строила матримониальные планы, Фельдмаршал включил компьютер, вывел на монитор снимки места преступления…

Надо Лидку привозить, бросив взгляд на первую фотографию, решила баба Надя. Суворов, оказывается, так артистично и точно изобразил позу мертвого Мухина, что даже поразительно! Именно так все Надежда Прохоровна себе и представляла! Лидочка раньше в художественной самодеятельности участвовала, в театральном кружке занималась — поймут друг друга. Карпыч мужик с творческими задатками, хоть и пенсионер. Стену за компьютерным столом украшали пришпиленные кнопочками фотографии парамоновских красот: стог сена плавает в тумане, заря над лесом, с одной из карточек беззубо, но лихо улыбается Терентьевна…

А если говорить по сути дела, то ничего нового на фотографиях комнаты, сделанных в день убийства Федора Мухина, Надежда Прохоровна не увидела. Минут десять вглядывалась в снимки, искала хоть что-нибудь из того, что следствие изъяло, но не нашла. Все в доме было в том же состоянии, только бардака добавилось. Баба Надя перелистнула электронную страничку, монитор отобразил большой и четкий вид лежащего на пышной траве мутного стекла с кровавым мазком…

— А это что за отпечаток, Сережа?..

— Это? — прищурился Фельдмаршал. — Отпечаток подошвы. Мои тапочки тут даже не подозревали, видно же — огромадный сапог уголком наступил.

— Странно, что стекло не раскололось…

— Так я же говорил — Федька сам через это окошко лазал, стекло давно раскокал, вставил на его место кусок плексигласа.

— Понятно… Листай дальше. — Не любила Надежда Прохоровна предварительные выводы впопыхах делать — новый факт в виде отпечатка пыльной подошвы огромного сапога решила попозже обмозговать.

— А вот это, Надежда Прохоровна, то, что успел заснять мой фотоаппарат, когда мне уже глаза трухой запорошило. — Поерзав мышкой, Суворов вывел фотографию двух размытых пятен — фиолетового и белого цветов штрихи на фоне абсолютной черноты.

— Как странно вор оделся, — задумчиво пробормотала баба Надя, вглядываясь в пятна. — Больно ярко.

— Я тоже так подумал, — кивнул Суворов, — но решил: может быть, эти пятна — фотобрак, а? Бывает же такое.

— А мы сейчас проверим, — решительно проговорила московская гостья. — У тебя Интернет есть?

— Конечно, через модем работает.

— Вводись, — велела бабушка Губкина и достала из кармана сотовый телефон, без которого нынче ни одна путная старушка на улицу не выйдет. Нашла в его памяти телефон любимого воспитанника и соседа старшего лейтенанта милиции Алеши Бубенцова и важно повела вот такой разговор: — Привет, Алешка, это баба Надя. Я тебе сейчас «по мылу» пару фотографий скину, отвези их завтра в свою лабораторию, пусть там прогонят через программу, почистят…

Ну что уж тут поделаешь — и на восьмом десятке женщина остается женщиной! Если рядом даже не нужный мужичок обретается, начинает красоваться и важничать, производить впечатление. «По мылу», «скину», «прогонят через программу»… Сама-то только этой зимой компьютер освоила, а фразочки кидает — ну чистый хакер в сединах!

Но Фельдмаршал Суворов проникся. Уважительно глядел, как важно московская старушка кем-то командует, как опытно набивает адрес своего знакомого…

А баба Надя, по совести сказать, до жути боялась не ошибиться, опростоволоситься! Ведь форсу навела, как королева, а пшик получится — стыдоба.

Но обошлось. Алешка сказал — не надо ждать до завтра, у него в компьютере такая же программа есть, высылайте снимки, с удовольствием сам поковыряюсь, навыки проконтролирую…

— А долго?

— Минут за двадцать должен управиться. Высылайте.

Новоявленный помощник сыщицы Губкиной переправил фотографии, глянул на настенные часы…

— Подождем? — предложил несмело.

Надежда Прохоровна, только недавно напившаяся чаю и еще не нагулявшая аппетита, задумалась.

— У тебя, Карпыч, мобильный номер Матрены есть?

— А как же, — заговорщицки разулыбался тот.

Цивилизация. Прогресс, докатившийся до самых забытых богом и начальством деревень. Через полторы минуты заговорщики знали, что картошка со шкварками поспеет только через полчаса и, если надо, подождет. Ровно через двадцать минут потрясенный Суворов таращился на переправленный в Парамоново подчищенный снимок и, как заведенный, талдычил одну-единственную фразу:

— Не может быть, не может быть…

Надежде Прохоровне пришлось ткнуть его локтем:

— Чего не может быть, Сережа?!

— Это… — тыча пальцем в размазанный снимок, проговорил Фельдмаршал, — это… бабы-Глашина юбка…