Но стоило мне припомнить все те слухи, что ходили у нас по поводу нелегальных эмигрантов, по поводу тысяч людей, безжалостно убитых проводниками и выброшенных в море, как кровь стыла у меня в жилах.

В памяти всплывал разговор стариков, подслушанный мной на похоронах бродячего торговца овощами и фруктами Мусы Каиба. Рассказывали, что он, сговорившись с приятелями, купил лодку, на которой планировал добраться до испанских берегов. Лодка была рассчитана на пять человек, а их было девять – семь мужчин и две женщины. Все они погибли. Одни утверждали, что их расстреляла береговая охрана, другие – что они пали жертвой морских пиратов.

Я почти не верил в удачу. Но теперь все изменится.

Накануне вечером, когда нас выпустили из фургона, он развернулся и уехал прочь, оставив нас посреди загромождавших трюм контейнеров. Мы поскорее забились по углам, прячась от любопытных взглядов.

Мы трое – Кадер, Юсеф и я – всю ночь простояли, тесно прижавшись друг к другу: так было и теплее, и спокойнее.

В Марсель мы прибыли ранним серым утром. Не успел корабль причалить, как за нами пришли какие-то люди. Они вывели нас наружу по хлипким и узким мосткам, а затем проводили по кривым улочкам подальше от порта. Ни одного полицейского или таможенника нам не встретилось.

После этого мы разбрелись кто куда.

Наша троица пешком двинулась к вокзалу Сен-Шарль, часто останавливаясь, чтобы спросить дорогу. Здесь, как и было договорено, наши пути расходились и каждый направлялся в свою сторону.

Вот так я и оказался в несущемся на всех парах поезде – один, предоставленный самому себе.

За окном сменялись пейзажи, но я на них не смотрел. В голове беспорядочно роились самые разные мысли. Внезапно на меня нахлынуло чувство глубокой печали, и на глазах выступили слезы. Ну да, я достиг своей цели, но что станет со мной дальше? У меня был адрес одного отеля в Париже, адрес дяди в Лилле и полученный от знакомого телефон одного человека в Роттердаме. Больше – ничего. Впереди – полная неизвестность.

Я сидел в купе второго класса. Один. Наверное, во всем было виновато это одиночество, но мне вдруг почудилось, что атмосфера вокруг сгущается, заставляя меня со всей остротой ощутить свою неприкаянность. Это ностальгия, понял я. И собрал все свои силы, чтобы ей противостоять. Я всегда терпеть не мог разговоры про ностальгию, считая ее слабостью.

Вагон потряхивало на стыках, и в том же ритме метались мои мысли. С одной стороны, я тосковал по пляжам Орана, по морю, по футболу с друзьями, по «принцессам», которыми восхищался. С другой – я ни о чем не жалел, и меньше всего – о той беспросветной судьбе, какая ждала меня в спеленутом по рукам и ногам обществе; я видел отчаяние на лице матери; знал, в какой бедности живут мои дед и бабка; успел убедиться в трусливой подлости отца и непроходимой глупости многих обитателей нашего квартала. Все это я сознательно отринул, став добровольной жертвой собственного выбора.

После проведенной на ногах ночи меня потянуло в сон. Но не успел я задремать, как меня разбудили. Проверка билетов. Я не глядя протянул контролеру билет, он прокомпостировал его, сказал мне: «Всего хорошего» – и закрыл за собой дверь купе. Это был мой первый контакт с французом. Почему-то он вселил в меня чувство уверенности. Я снова закрыл глаза и спокойно заснул.

Несколько часов спустя поезд прибыл на большой парижский вокзал. Нет, не просто большой – огромный. Здание с высоченными потолками и бесконечными коридорами произвело на меня оглушительное впечатление. Я бродил по перронам в поисках выхода. Я изумлялся: почему люди вокруг передвигаются так быстро? Куда они спешат? Ничего подобного я никогда прежде не видел. В Оране мы привыкли к неторопливости, порой чрезмерной. Наверное, в каждом городе, говорил себе я, свои странности, которых чужаку не понять.

Мне надо было попасть в отель на площади Барбес. Адрес у меня был, и я помнил совет, которым поделился со мной один многоопытный житель Орана:

– Если не хочешь, чтобы тебя замели, не суйся в метро.

Покинув здание вокзала, я попытался расспросить прохожих, как мне добраться до Барбеса. Стоило мне сказать, что я намерен идти туда пешком, большинство закатывали глаза. По-французски я изъяснялся с большим трудом, и мне было нелегко понять смысл полученных ответов. Наконец я заметил мужчину, внешне похожего на араба, и обратился к нему по-арабски, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно натуральнее.

– Вы что, турист? – спросил он.

– Нет, я приехал сюда учиться, – соврал я.

Впрочем, если подумать, это не обязательно была ложь. Возможно, подсознание подсказало мне ответ в надежде на будущее.

Мужчина объяснил мне дорогу, назвав все главные проспекты и улицы, по которым мне предстояло пройти, чтобы добраться до отеля.

Часа два спустя я уже стоял в крошечном холле невзрачной гостинички. Обстановка производила гнетущее впечатление. Я поздоровался с портье – бледным мужчиной, похожим на алжирца. Он глядел на меня с усталой печалью, словно нес на своих плечах все бремя мира. Я сказал по-арабски, что приехал от Абделя из Орана и что мне нужен номер на одну ночь – всего на одну, потому что завтра утром я уезжаю.

На ломаном арабском он ответил, что не знает в Оране никакого Абделя, хотя, может быть, его хозяин знает? Потребовал с меня пятьдесят франков и вручил ключ, указав, что номер находится на четвертом этаже. Я направился к деревянной лестнице со сломанными перилами. Ступени у нее скрипели так отчаянно, что сомневаться не приходилось: здание не сегодня-завтра обрушится. Краска на стенах давно облупилась. Отперев ключом дверь, я очутился в крохотной каморке, в которой из всей мебели имелась железная кровать и умывальник. Все тут было старым, грязным и бедным. Я присел на кровать – пружины застонали. Тут мне стало так худо, что я зарылся лицом в ладони. Все это напоминало дурной сон. В мозгу настойчиво свербила одна-единственная мысль: как мне выбраться из этого кошмара?

Не раздеваясь, я лег на кровать и уснул. Когда я пробудился, на улице стемнело. Меня мучил голод – я не ел уже сутки. Во все время путешествия я сгрыз только несколько кусочков сахару. Спустившись вниз, я спросил у портье, нет ли поблизости недорого ресторана. Он указал на соседний бар, по его словам, дешевый.

Через пару минут я уже входил в бар. Поздоровался с барменом и спросил, можно ли у них поесть.

– Сэндвич или блюдо? – спросил он.

Мне хотелось чего-нибудь горячего. Он указал на столик в глубине зала. Я сел и осмотрелся. Здесь были и мужчины, и женщины. Одни молча пили, другие разговаривали – кое-кто на повышенных тонах, – третьи играли в какую-то странную игру. Позже я узнал, что она называется «421».

Вскоре ко мне подошел бармен:

– Сегодня у нас два блюда: бифштекс с жареной картошкой и кускус.

Есть хотелось страшно, и я выбрал кускус. Мне надо было поплотнее набить пустой живот.