— Вот что, дружок, — говорит Сухожилов, грозно нависнув над коллегой Рубена. — Я надеюсь, нервы у тебя покрепче, и ты в отличие от своего коллеги производишь впечатление вменяемого человека. Ну, так вот, должен понимать: для вас потерять такого жирного клиента, как «Инвеко»… Ну, а если вдруг вздумаете соскочить, я вам выкачу такую неустойку, что придется офисную мебель продавать. Вадим тебя, да? Вы провели огромную работу… нет, серьезно. Раскопали много интересных фактов. Без балды — интервью с прокурором на самом деле стоит дорогого. Отмывание нелегально нажитых средств, ущерб государству в размере двухсот миллионов рублей. Не беда, что дело развалили в зародыше, — звон все равно идет. Отлично. А дальше развели педерастию, извини, на постном масле. Нет, я, конечно, понимаю, это очень интересно, в какую дырку и с каким животным Рустам Шамшиевич сношается.

— Фу! — Марина Кругель, как в ознобе, поводит от гадливости плечами. — Сухожилов!..

— Пардон-пардон. Ну так вот, это вызовет, конечно, осуждение широких масс — кто же спорит? Старушки перед ящиком пошамкают — «куда же это мир катиться?». Ну а дальше-то что? Иск в защиту чести и достоинства? Ну, лишится господин Гафаров на ближайшие два месяца покоя и крепкого сна.

— Чем же плохо? Пусть лишится. Пусть задергается. Да ему же руки, педерасту, никто не подаст.

— Во-первых, Якут, на работе завода это никак не скажется. Мощности те же, прибыли те же. Глядишь, на IPO такими темпами Гафаров вылезет. От ориентации, извини, не зависит. А во-вторых, Марина все сказала — фу! Это палка о двух концах.

— Это будет удар не только по Гафарову, — соглашается Марина, — но и по нашей репутации тоже. Выливая на него ушат помоев, мы выливаем их и на себя.

— О! — говорит Сухожилов. — Слышу голос не мальчика, но девочки. Когда вся правда вскроется, все будут говорить: «Инвеко» и таких приемов не чурается. Да нет, мое-то дело — сторона; я как шел, так и ехал, но вам — инвековцам, — по-моему, стоит задуматься. Ну так что — посмотрим, Вадим? — Сухожилов резво управляется с проектором. — Господа, внимание!

— Это что же, — осторожно изумляется Вадим, — «Сталкер» Тарковского?

— Именно — соглашается Сухожилов. — Дальше будет пара роликов «Гринписа». Я МасВоок себе купил, там программка есть специальная, чтобы фильмы делать. Я, конечно, не стремлюсь быть самым непонятным режиссером современности — я, напротив, добиваюсь максимальной ясности. А теперь внимание.

Бетонная стена горизонтальной шахты возникает на экране; мощный луч большого фонаря стремительно ползет по ней и, достигая невидимой физической границы, слабеет, растворяется во тьме. Под ногами у незримого безыскусного оператора хлюпает черная, жирная, глянцевитая жижа. Стены — в отчетливо зримых темных разводах, интенсивность окраса которых понемногу слабеет, становясь чем выше к сводам, тем беднее: это черная жижа впиталась в бетон, как растительное масло в рыхлый, быстро промокающий картон. Вот незримый оператор прижимается к стене, пропускает своих спутников вперед: их там трое, и они массивны, толсты, неуклюжи в тугих мешках своих резиновых комбинезонов, в кислородных масках — чисто водолазы. Хлюп-хлюп, хлюп-хлюп. Вот ударяет встречный свет — естественный, — вот заливает жаркой охрой шахтную трубу; вон завиднелся выход из туннеля; вот камера уже выносится наружу, в надземный, яркий, внешний мир, которой все прозрачнее становится, все голубее, и вот уже зеркальная и густо-синяя долина знаменитой безбрежной реки с хватающей за горло «русской» щедростью простирается перед глазами. Вот камера заглядывает вниз, ползет по смоляному, с влажным блеском склону, упирается в близкое дно, состоящее как бы из темного, серо-бурого студня, который не принимает в себя ни песок, ни вода.

— Это что за говно? — говорит Разбегаев.

— Это магма преисподней, — отвечает Сухожилов торжественно. — Квинтэссенция смерти. Чистый яд, от которого гибнет голубая планета. Точнее не могу — у меня по химии в школе тройка была. Ну, родной, теперь ты понял? — он к Вадиму обращается.

— Что?

— Та-та, та-та-та-та, та-та, та-та, — начинает Сухожилов напевать арию из Ллойда Вебера. — Та-та, та-та-та-та, пернатые не в силах распрямить отяжелевшие от нефти крылья, та-та, та-та. По области втрое вырастает число онкологических и прочих смертельных заболеваний, та-та, та-та — та-та, та-та, та-та. Люди умирают по неустановленным причинам. Та-та-та-та. Число патологий среди новорожденных тоже растет. Белокурая девочка с васильковыми глазами в кадре, она живет неподалеку от завода, прелестное чумазое дите; «мы все здесь живые трупы», говорит она, и миллионы зрителей верят ей, ибо устами младенца глаголет истина. Миллионы тонн пестицидов выбрасываются в атмосферу. Тяжелые металлы, ядовитые ксенобиотики, удушающий бензапирен. Пригласите настоящих химиков — пусть все распишут от и до, а у меня по химии в школе тройка была. Проклятый Гафаров, ты губишь родную природу, отравляешь людей, ты превращаешь наши реки в сточные канавы, чистейшие озера — в черные болота. Та- та-та-та-та, та-та, та-та. Звоните профессору Яблокову, подключайте «Гринпис» и трезвоньте о том, что жизни сотен тысяч рядовых россиян находятся под смертельной угрозой. И все из-за того, что педераст… ах, он еще и педераст!.. Гафаров, гонясь за прибылью, пренебрегает возведением серьезных очистных сооружений. Он взял под их покупку деньги из федерального бюджета, он взял под них кредиты… и тут же эту вашу виллу на Лазурном берегу — им в морды всем, в морды! И, главное, койки — бесконечные ряды больничных коек — с бабками-дедками, с полупрозрачными от истощения детьми, со вчера еще здоровыми взрослыми мужиками. Та-та, та-та-та-та, та-та. И главное, ученых подключайте, ботанов. Чтобы прозрачным языком для плебса, компетентно для бизнес-элиты, чтобы научными статьями для интеллигенции. И чтобы жестко — вот что было с заводом в советские героические времена и вот что с ним стало.

— Н-да, Сухожил, ты кошмарить умеешь, — соглашается Якут. — А что? «Росприродоохрану» натравим, «…надзор», уголовное дело, сверху сигнал, царь-батюшка рявкнет — что, мол, за херня? Засрали матушку-Россию! И все, кирдык Гафарову.

— Нет, я не понял, — говорит Разбегаев. — Это все-таки фальшивка или все в натуре?

— Это в том же павильоне снято, — сообщает Сухожилов, — что и высадка америкосов на Луну.

— Нет, а серьезно?

— А серьезно… — Сухожилов раскрывает свой портфель от Tumi из телячьей кожи, — вот тебе серьезно. — Шмякает на стол файловую папку с распечатками. — Купил за бесценок по случаю. По сердцу и по совести, не знаю, а по закону лет на …дцать потянет.

— По-любому выхода у нас особого… — говорит Якут. — Так что Серый прав: через командные высоты возбуждаться надо. Не отдаст, так будет ночью вздрагивать от каждого шороха. Может, и кондратий хватит — русские мужчины долго не живут.

— Ну так что — цели ясны, задачи определены. — Сухожилов хлопает себя по ляжкам. — Все, давай, дружище, — протягивает он Вадиму растопыренную пятерню и, пожимая ему руку, поднимает с кресла. — Сработаемся, — похлопав по плечу, как будто невзначай подталкивает красавца к выходу. — Через командные, говоришь? Только времени нет. Уплывает завод. Сольет его Гафаров на какую-нибудь родственную душу.