Я опять посмотрел на эту даму. У меня в свое время было немало трудных, безрассудных клиентов, но упрямство Изабель Слэннинг и злоба ее брата были чем-то выдающимся. И в то же время она была умной женщиной, не старой дурой – разве что выставляла себя такой в этой тяжбе.

Что ж, я сделал то, что было в моих силах.

– Очень хорошо, – кивнул я. – Думаю, теперь нам следует вернуться к вашему последнему заявлению. Кое-что из ваших утверждений, я думаю, лучше поправить. Мы должны показать суду нашу рассудительность. Называть брата упрямым мошенником – это не принесет пользы.

– Суд должен знать, кто он такой.

– Это не принесет вам пользы.

Миссис Слэннинг пожала плечами, но потом кивнула и поправила капор на седой голове. Я взял заявление. Внезапно Николас подался ко мне и спросил:

– С вашего позволения, сэр, могу я задать почтенной леди один вопрос?

Я поколебался в нерешительности, но его обучение было моей обязанностью.

– Если хочешь, – согласился я.

Овертон посмотрел на Изабель:

– Вы сказали, мадам, что ваш дом намного меньше, чем дом вашей матери.

Она кивнула:

– Да. Но для моих нужд его хватает.

– С не такими большими комнатами?

– Да, молодой человек, – раздраженно ответила женщина. – Когда дом меньше, то и комнаты меньше. Это всем известно.

– Но, насколько я понимаю, картина находится в самой большой комнате в доме вашей матери. И если вы сможете каким-то образом снять ее, куда вы ее поместите?

Изабель покраснела и возмутилась:

– Это не ваше дело, юноша! Ваше дело – вести записи для вашего хозяина.

Николас в свою очередь покраснел и склонился над бумагами. Однако это был очень хороший вопрос.

* * *

Целый час мы рылись в документах, и мне удалось убедить миссис Слэннинг убрать из заявления разные оскорбительные комментарии о ее брате. К тому времени у меня уже все плыло перед глазами от усталости. Николас собрал свои записи и, поклонившись Изабель, вышел. Она встала, по-прежнему полная энергии, но нахмуренная: похоже, ее рассердил вопрос Овертона. Я отправился проводить ее на улицу, где ее ждал слуга, чтобы отвезти домой. Миссис Слэннинг встала передо мной – она была высокой женщиной – и своими решительными глазами посмотрела прямо в мои.

– Признаюсь, мастер Шардлейк, иногда я не чувствую уверенности, что вы расположены к этому делу должным образом. А этот наглый юноша… – Она сердито покачала головой.

– Мадам, – ответил я, – вы можете быть уверены, что я буду отстаивать ваше дело со всем рвением, на какое способен. Но моя обязанность – рассмотреть для вас альтернативы и предупредить об издержках. Конечно, если вы мною не удовлетворены и хотите передать дело другому барристеру…

Изабель непреклонно покачала головой:

– Нет, сэр, не бойтесь, я оставлю его у вас.

Я уже не один раз делал ей подобное предложение, но странное дело – самые тяжелые и враждебно настроенные ко мне клиенты больше всего не хотели уходить от меня, словно назло стремились довести меня до ручки.

– Впрочем… – заколебалась вдруг моя собеседница.

– Да?

– Я думаю, вы не до конца понимаете моего брата. – На ее лице появилось выражение, какого я еще не видел. Несомненно, в нем был страх – страх, который исказил ее лицо, придав новые черты. На секунду Изабель стала просто испуганной старой женщиной. – Если б вы знали, сэр, – тихо продолжила она. – Если б вы знали, какие страшные вещи совершил мой брат…

– Что вы имеете в виду? Он что-то сделал вам?

– И другим, – свирепо прошипела миссис Слэннинг, к которой вернулась ее злоба.

– Какие вещи, мадам? – настаивал я.

Но Изабель решительно замотала головой, будто пытаясь вытряхнуть из нее неприятные мысли, и глубоко вздохнула:

– Это не важно. Они не имеют отношения к данному делу.

Она повернулась и быстро вышла из комнаты. Льняные крылышки ее капора сердито рассекали воздух за ней.

Домой я вернулся в седьмом часу. В семь должен был прийти мой друг Гай – поздновато для ужина, но он, как и я, работал допоздна. Как обычно, Мартин услышал, как я спешился, и ждал в прихожей, чтобы принять у меня робу и шапку. Я решил пойти в сад и немного насладиться вечерним воздухом. Недавно я устроил в конце сада небольшую беседку с несколькими стульями, где можно было посидеть и полюбоваться цветочными клумбами.

Тени уже удлинились, а вокруг улья все еще жужжали несколько пчел. На деревьях ворковали вяхири, и я откинулся на спинку стула. Я заметил, что во время разговора с Изабель Слэннинг совсем забыл про сожжение – такова была сила ее личности. Молодой Николас задал ей неглупый вопрос о том, куда она денет роспись. Ее ответ оказался еще одним доказательством того, что для этой дамы самым важным было просто выиграть тяжбу. Я снова подумал о странном замечании в конце разговора – о каких-то страшных вещах, которые якобы совершил ее брат. Во время наших встреч она обычно ничего так не любила, как обвинять и унижать Эдварда, но этот прилив страха был чем-то новым.

Я обдумал, не стоит ли втихую поговорить с Филипом Коулсвином о наших клиентах. Но это было бы нарушением профессиональной этики. Мой долг, как и его, – всеми силами отстаивать интересы своего подопечного.

Мои мысли снова вернулись к ужасам утра. Огромный помост, наверное, уже убрали вместе с обугленными столбами. Я подумал о Коулсвине, сказавшем, что любой из нас теперь может подвергнуться тому же, и задал себе вопрос, нет ли у него самого опасных связей среди радикалов. А мне нужно избавиться от моих книг, пока не истек срок амнистии, вспомнил я и посмотрел на дом. Через окна столовой было видно, как Мартин зажигает восковые свечи в канделябрах, накрывает стол льняной скатертью и выкладывает мое лучшее серебро, тщательно выравнивая приборы.

Вернувшись в дом, я пошел на кухню. Там царил переполох. Тимоти поворачивал над плитой большую курицу, Джозефина, стоя у края стола, раскладывала салаты на тарелки, стараясь, чтобы все выглядело красиво, а у другого края Агнесса Броккет заканчивала приготовление миндального марципана. Когда я вошел, обе служанки сделали книксен. Агнесса была пухленькой женщиной за сорок с каштановыми волосами под чистым белым чепцом и с милым личиком. Впрочем, была на нем и грусть. Я знал, что у Броккетов есть взрослый сын, с которым они почему-то не видятся – Мартин как-то упомянул это в разговоре, но не вдавался в подробности.

– Похоже на блюдо для пира, – сказал я, глядя на марципан. – Должно быть, стоило вам большого труда.

Агнесса улыбнулась:

– Мне самой приятно готовить хорошее блюдо, сэр, как, наверное, скульптору приятно доводить до совершенства статую.