Как происходило превращение уже не понимала. Ведь разум помутился и остались только туманные клочки удивительного и болезненного процесса. Но уже через мгновение все заботы выветрились, потому что я побежала…

* * *

Я слушала песню ветра. Она рассказывала тревожные истории: древние, как эта земля и очень трагичные. Я видела, как планета истекает реками крови. Как она страдала, но возрождалась. Как ей больно.

Человечество ошибается, считая, что дерево не плачет, когда его рубят. Оно не знает, как сильно болит душа у камня, когда его ломают. Они и не догадываются о жалобном кличе земли, когда ее отравляют мусором и токсичными веществами. Они стоят на двух ногах и не слышат этого всего. Закрывают глаза и покрывают сердце пеленой, чтобы навсегда оглохнуть к страданиям планеты, но оборотни… Мы другие. Мы понимаем язык листьев и травы. Мы видим то, что кажется невозможным.

Поэтому я бежала… Двигалась вперед, чувствуя дрожь воздуха, когда рассекала его гибким и быстрым телом. Мою душу переполняли сотни чувств и мыслей: я, будто бы и была Лилит, обычной девушкой школьницей, но на самом деле была волком, существом совершенным и могущественным.

Рядом бежал еще один волк. Это был Сирин. Он направлял меня вперед и иногда играя, пытался укусить за хвост или толкнуть в бок. Я понимала, что таким образом парень проявлял свою привязанность, поэтому принимала ее покорно и послушно. Более того: в этом мире оборотней, воспринимала его на каком-то высшем уровне. Чувствовала настроение, самочувствие и ощущения. Знала каждый следующий шаг и движение. Просчитывала заранее темпы и решения. В некоторые моменты мы бежали как не два волка, а будто один, который имеет общее дыхание, ритм сердцебиения и душу… Я чувствовала: будто у нас одна общая душа на двоих. Это было дико, но и логично. Видимо, в этом весь смысл импринтинга — нашей глубокой связи.

Неожиданно Сирин остановился и прижался туловищем к земле, глубоко носом втягивая воздух. Я поступила по его примеру и через несколько секунд поняла причину изменения поведения. Ведь ноздри ощутили аромат мяса. Это была дичь. Что-то очень большое и мясистое. Точно не олень, или тюлень. Аромат шел сильный и резкий. Я даже на зубах почувствовала вкус крови и плоти, которую разрываю зубами. Желудок жалобно заурчал, а все инстинкты вопили, чтобы отправлялась на охоту. Но не позволяла себе бессмысленно подчиняться первоначальному желанию, и вежливо ждала, пока Сирин даст команду. Надо, чтобы жертва подошла ближе, чтобы она чувствовала себя в безопасности и не догадывалась о двух голодных хищниках рядом.

Опять глубоко вдохнула воздух. Животное подошло еще ближе. Сконцентрировавшись, используя только слух и оттенки ароматов я поняла кто это. В нескольких метрах от нас, прямо на лужайке, пасся старый овцебык. Он отделился от стада, потому что был ранен. Его кровь имела солено-кислый аромат, который тянулся на километры со всех сторон. Я жалобно посмотрела на полуночника, потому что не было сил терпеть голод. Он затмевал мне разум. Слюна выделялась в невиданном количестве, а мысли растворялись в желании есть…

Сирин посмотрел на меня. Осмысленно и строго. С его пасти вырвалось грозное рычание, которое расценила, как приказ, оставить животное в покое. Полуночник запретил на него нападать, что мигом вывело меня из равновесия. Голод с поразительной скоростью превратился в гнев и я сдавленно зарычала на волка. Шерсть на спине стала дыбом, а каждая мышца напряглась, готовая к борьбе.

Лупул не унимался, он еще больше рассердился, всем видом не позволяя мне сдвинуться места. Но не в этот раз. Он мне не вожак, поэтому прожгла полуночника уничтожающим взглядом и прыгнула вперед, на поляну с мясом…

* * *

— Лили, какого черта? Что ты себе позволяешь?

Очнулась я уже за сотни километров от той поляны. На улице стемнело. Серебристая луна одиноко выглядывала из-под верхушек сосен, а мокрая земля неприятно прикасалась к коже. Я открыла глаза и увидела рядом абсолютно голого Сирина, который смотрел на меня со смесью непонимания и злобы.

— Ты о чем? — спросила растерянно и посмотрела на себя…

Зрелище оказалось не для слабонервных. Потому что все тело было покрыто кровью мертвых животных, а в нескольких метрах от меня лежали три распотрошенные туши оленей, кишки которых повываливались на траву… Фу… Какая гадость.

— О том, что происходило. Ты потеряла контроль и связь со своим человеческим я. Мы пришли сюда, чтобы ты развеялась, выпустила пар и съела одного, слышишь: ОДНОГО, оленя. А не пол леса редких и важных для фауны Аляски животных.

Я еще раз посмотрела на мертвых оленей, от которых шел ужасный запах и желудок скрутило спазмом… Конструктивного диалога дальше не получилось, потому что меня выворачивало наружу каждые пять минут. Лупулу не оставалось ничего другого, как взять ходячую проблему на руки и отнести к цивилизации, предварительно помыв нас обоих в ручье.

И, пожалуй, все было бы хорошо. Я бы вернулась домой, сделала уроки и упаковала ранец на завтра. Но потянул меня язык сказать то, что сказала… Практически на выходе из леса, я посмотрела в зеленые глаза Сирина и наивно спросила:

— А почему ты не общался со мной мысленно? Возможно так удалось бы сдержать голод.

— Мысленно? — сразу остановился, как вкопанный Лупул, а черты его лица заострились и стали очень хищными.

— Ну, да, будто голос в голове. Когда Найт меня нашел, мы с ним общались мысленно. Кажется, это было достаточно эффективно, чтобы я не теряла свое человеческое я.

Сирин начал дрожать от ярости. Он поставил меня на землю, его грудь тяжело поднималась, а мышцы напряглись.

— ТЫ. ОБЩАЛАСЬ. С ЛИКОСОМ. Мысленно? — отчеканил каждое слово парень, а в его голосе появился металл.

— Да, а это плохо? — спросила невинно хлопая ресницами и увидев полный боли и адски-яростный взгляд, поняла, что это плохо.

Что это очень и очень плохо.

Глаза Сирина стали стеклянными, а потом стекло, будто разбилось и застряло в его зрачках. Было больно смотреть на него. И не знаю почему, но чувствовала вину за сказанное и сделанное, хоть ничего плохого на самом деле не сделала. Я просто рассказала факт, который состоялся. Ни больше, ни меньше…

Но темнота вокруг сгущалась, и ночь стала еще большей ночью, чем до того.

— Нет, Лилит, это не плохо… Это ужасно.

— Но почему? — спросила, чувствуя сироты на коже.

Даже моя оборотническая нечувствительность к холоду в этот раз не работала. Я не могла унять дрожь на коже и не могла утолить свой испуг.