что-то о страхе, так это то, что доверие не дается так просто, а темнота порой становится лучшим другом.

Я снова захожу в дом, принимаю наспех душ прямо в одежде, чтобы смыть с неё грязь, а затем вешаю вещи сушиться. Комната, в которой я сплю, практически пуста, если не считать матраса, который мне одалживает кто-то из ребят на работе. А если взять во внимание простыни и подушку, купленные на распродаже, и спальник, который я использую как одеяло, это место одно из самых комфортных, где мне доводилось спать. Да, и я сейчас говорю не только о кровати.

Я натягиваю спортивные штаны и шагаю по холодному паркету на кухню, где оставил банку арахисового масла и полбулки хлеба.

Срок годности масла уже закончен.

Хлеб свежий, без плесени.

Я ещё раз проверяю еду. Снова. И ещё раз перед тем, как сделать пару сэндвичей.

— Всё хорошо. Здесь безопасно, — я произношу слова вслух, и это работает.

Неуверенно я беру первый кусочек, и, прежде чем проглотить, некоторое время держу его во рту. Проходит десять лет с тех пор, как меня последний раз заставляли съесть всё то, что дают, но несмотря на это каждый прием пищи до сих пор сопровождается воспоминаниями об ужасном пищевом отравлении и звонким смехом, звучащим на заднем фоне. Я закидываю сэндвичи в рот без всякого удовольствия, руководствуясь лишь физическими потребностями, быстро, пока сам себя не разубеждаю, потом убираюсь и направляюсь к единственному предмету мебели в доме.

Маленький стол и стул сделаны мной после первой стройки у Дженнингса. Они собраны из маленьких реек разной длины, хорошо отшлифованы и покрыты краской цвета кленового сиропа. Со стулом та же история, и хотя от грубого дерева болит спина, меня переполняет гордость за то, что мне удается создать.

Я приоткрываю створчатое окно и улавливаю запах сосны и прибитой пыли. Это в разы лучше того очищенного воздуха, которым я дышал большую часть жизни, которую, по крайней мере, помню.

Беру свою тетрадь с эскизами и открываю чистый лист. Карандаш в руках, я полон идей, но трудно сфокусироваться из-за сегодняшнего дня. Провал с Коди так близок. С того самого утра, как я проснулся здесь, у меня было лишь несколько провалов на пару часов, и слава богу, каждый раз, приходя в сознание я оказывался здесь, в безопасности.

Но история семьи Уилсон провоцирует очередной провал. Я чувствую, что мой разум на грани срыва. Не могу позволить себе освоиться здесь до потери бдительности. Если отключусь перед Коди, он, наверняка, расскажет отцу, и я потеряю работу. Или, что ещё хуже, Коди увидит ту часть меня, которую я сам едва ли знаю.

Если я отключусь, то без понятия, что может произойти, и тогда, возможно, мне придется снова вернуться к жизни в бегах.

Глава 5

Шайен

— Мисс Шайен Блу Дженнингс, я глазам своим не верю! — Дороти из «Кафе 87», расположенного на шоссе I-87 и проходящего через весь Пейсон, прикладывает ладонь к запачканному на груди фартуку, изображая удивление.

Уверена, она знает о моем возвращении с той самой секунды, когда передние колеса моего грузовика пересекают Мейн Стрит.

Она живет в Пейсоне с детства и, готова поспорить, пускает корни так глубоко, что чувствует некий сдвиг земной породы каждый раз, когда кто-то новенький ступает на эти земли. А сразу после словно достает свой громкоговоритель, который вещает всем хорошие новости, и она никогда не пользуется современными ссредствами, типа сообщений и разных социальных сетей. Дороти старомодна. Разговоры лицом к лицу — её всё, и я уверена, что это едва ли не единственная причина, по которой она работает в самом популярном городском кафе, который помимо всего прочего является и общественным центром Пейсона.

Расположившееся в самом центре города «Кафе 87» является далеко не типичным городским заведением. Деревянные сидушки, покрытые красным и желтым кожзамом и искусственной воловьей кожей, старые подковы, прибитые к стенам для украшения, и подписанный снимок Гарта Брукса у входа. Это место — рай для ковбоев, особенно учитывая местное фирменное барбекю. Едва я вхожу, слюнки сразу же бегут от запаха томленого на углях мяса и сладкого соуса, а ведь еще и девяти утра нет.

— Эй, Дороти… оу!

Она сгребает меня в крепкие объятия, и мне кажется, что ее и без того пухленькое тело округлилось еще немного с нашей последней встречи. Дороти отпускает меня из рук и начинает рассматривать, улыбка становится грустной, а карие глаза продолжают сиять.

— Как же ты похожа на свою маму, — и она снова сжимает меня с такой силой, что мне становится нечем дышать.

— Тоже рада тебя видеть, — я хлопаю её по спине, надеясь, что она чуть-чуть ослабит хватку, что и происходит через пару секунд.

— Проходи, — она кивает в сторону стойки, за которой уже находятся несколько гостей.

Я чувствую их взгляды, но не оборачиваюсь и комфортно устраиваюсь в самом конце. Даже не спросив, женщина наливает мне чашку кофе.

— Что привело тебя в город? — она упирается бедром в стойку. — И ради всего святого, ответь мне, что на тебе надето?

Улыбаясь, я разрываю пару пакетиков с сахаром.

— Это «Дольче и Габбана».

Или «Дольче и Гамбино», но ей это знать необязательно.

— Дольче-что? — её взгляд блуждает по моей темно-синей блузке.

Тревору она всегда нравилась. Он говорил, что на экране она подчеркивает мои глаза.

— Нэш видел тебя в этом прикиде?

— Сейчас у меня другая жизнь, Дороти, — я пытаюсь отвлечься, помешивая кофе, чтобы не видеть некую тень разочарования в глазах этой женщины. — Получила степень в колледже и настоящую работу, кхм… у меня была настоящая работа.

Её брови опускаются ещё ниже, и она, пододвинувшись ближе, шепчет:

— Слышала. Ну и дураки, что тебя потеряли.

Конечно, она слышала: женщина реагирует на сплетни, как дегустатор вин на вино, едва приближается к нему. М-м-м-м… что-то свежее с легким ароматом притворства и нотками полуправды. А чтобы история стала по-настоящему насыщенной, давайте наполним бокалы и поделимся ею.

Я делаю глоток кофе и выпрямляю плечи.

— Спасибо, н-наверно, пришло время д-двигаться дальше. Вот ненадолго приехала домой, чтобы с-собраться с силами, — я сдерживаю заикание.

Нет смысла рассказывать ей настоящую историю, наполненную душераздирающей жалостью. Ни к чему, чтобы весь город об этом знал.

На её лице снова появляется улыбка, да такая широкая, что становятся видны всё её морщинки.

— Это замечательно. Отец, должно быть, скучал по тебе. Отлично, если вы все будете работать в семейном бизнесе.