– Я бы очень хотела забеременеть, – вздохнула Манюня. – Знала бы ты, Светочка, как я завидую тебе! Если с Мишей что-нибудь случится… У меня был бы его ребенок.

Мысль, что Миша там, где убивают, была нестерпима для Светы. А вдруг вместо очередного письма они получат извещение о его гибели? Представив это, она закусила губу, на глаза сами собой навернулись слезы.

– Ой, Светик, я такая бестактная! Как я могла не подумать, что с тобой уже случилось все самое страшное… Бедный Славик – он даже не узнал, что ты…

– Глупостей не говори! – резко оборвала подругу Света.

Манюня умолкла, раскаиваясь, что опять завела такой разговор. Светочке и так нелегко приходится, а ей вредно волноваться. Не стоит больше ей ходить на кладбище, решили они с тетей Полей. И еще надумали уговорить Свету переехать к ним. Славина комната пустует, и трехкомнатная квартира в сталинском доме намного просторней стандартной хрущевки Светиных родителей.

Все взвесив, Светлана согласилась. Действительно, в двух комнатах и вчетвером тесно. Маня и тетя Поля обещали во всем ей помогать, когда родится ребенок. Но самый главный аргумент – переехав в квартиру Ганелиных, она будет ближе к Мише. Конечно, когда он вернется, папаша устроит сыну отдельное жилье, но наверняка они с Манькой не забудут ее престарелую тетку. И Света сможет часто видеть его.

Время сыграло странную шутку с ее памятью. Она ждала Мишу, как ждала бы своего мужа, порой совсем забывая, что он женат на подруге. Света забыла все, что обидело и ранило ее во время их последнего объяснения, помнила только слова: «Тебя нельзя не любить…» Пусть Миша женат на Маньке. Ну и что? Многие ведь разводятся? Она совершила ошибку, выйдя за Славку, и он тоже поймет, что его женитьба – ошибка. Она заставит его это понять. Миша говорил, они слишком разные. Света станет такой же, как он. Серьезной, начитанной, постарается полюбить стихи, которые он так любит. Она даже согласна ходить с ним в филармонию! Она будет опорой для него, такой, какой Манька никогда не сможет стать. Куда ей, тихоне очкастой! Света может родить Мише сына. Подруга мечтает об этом – только вот получится ли? Хилая болезненная Манюня, даже если забеременеет, вряд ли сумеет выносить и родить здорового ребенка. А Светка родила такого крепыша – все им восторгаются! И сейчас, когда токсикоз, последние тяжелые недели, да и сами роды остались позади и слегка подзабылись, она готова родить еще раз, но уже от любимого. Может, права Манюня, и это совсем другое?

Опять молоко в одной груди кончилось, а сын еще не наелся. Прикладывая его ко второй, Света тихо бесилась.

Это не кормление, а мученье! Она чувствует себя ходячей молочной фермой, которая к тому же не выполняет план. И мама, и тетя Поля, и Манюня в один голос уговаривают ее потерпеть, не переходить на смеси, твердят, что грудное молоко ничто не заменит. Сами бы попробовали так помучиться! За полчаса до кормежки лифчик мокрый, грудь ноет, а ребенка приложишь, он мгновенно все высосет – еще подавай! Света решила, что подождет, когда сыну исполнится два месяца, и перетянет грудь, станет кормить его кашами и смесями. То есть тогда-то уж точно кормить его будут Манька или тетя Поля, которые по Олежке с ума сходят, дай только в руках подержать. Вот и пусть развлекаются, а она наконец-то отдохнет.

Нельзя сказать, что Света сильно уставала от ухода за младенцем – за два месяца не выстирала ни одной пеленки – но все равно, из-за кормления чувствовала себя связанной по рукам и ногам. Больше чем на три часа из дому не отлучиться, менять подмоченные или испачканные пеленки, да еще по ночам вскакивать…

Она глядела на слипающиеся от сытости глазки сына и пыталась представить, каким он вырастет. По всем признакам это будет вылитый Ганелин. Волосики темные. Говорят, они еще могут посветлеть, но уж точно – настоящим блондином Олег не станет. Глаза серые, нос картошечкой, головка с длинным темечком – ничего материнского, все от отца! Света прислушивалась к себе, искала в душе какие-то особые, материнские, теплые чувства, которые ей вроде бы полагалось испытывать, но вынуждена была признать, что ничего такого не чувствует. Порой ей даже не верилось: неужели это она его родила? Она знала, что должна любить сына, кормить, заботиться, но знание это было внешним, из головы, а не идущим от сердца.

В комнату заглянула тетя Поля, ранняя пташка.

– Наелся?

– Угу, – кивнула Света, укладывая сына в кроватку.

– Иди сама поешь. Тебе надо хорошо питаться.

Светка уселась за кухонный стол и придвинула к себе тарелку пшенной каши.

– Я налила в чай сгущенки.

– Опять? Тетя Поля, вы же знаете, я не могу пить эту гадость!

– Надо, Светочка. Между прочим, англичане пьют чай с молоком или со сливками.

– И мужчины? Они что, все кормящие?

– Нет, но это значительно полезней, чем просто черный чай. Спасибо Павлу Петровичу, прислал целый ящик сгущенки. – Полина Григорьевна вздохнула: – Не представляю, что бы мы без него делали? В магазинах прилавки почти пустые. Я уже забыла, когда сыр в нашем гастрономе видела… А конфеты? Бог ты мой, ну разве можно было ожидать, что леденцы станут дефицитом? Даже сразу после войны – сахар продавался по карточкам, но леденцы были.

– Неужели тогда самогона не варили?

– Не знаю. Но водка в продаже точно была.

– Вот именно. При всех властях была, а при Горбачеве не стало.

– Сама по себе антиалкогольная кампания – шаг правильный, только народ у нас уж больно привык пить, варит самогонку из конфет, и поэтому случился вот такой перекос в снабжении.

– Вечно у нас перекосы, – пробормотала Светка, хлебая противную сладкую бурду. – То в одну сторону, то в другую. Вечно чего-нибудь не хватает. Прямо по Райкину: пусть все будет, но чего-нибудь не хватает! Один маленький «диф-сит». Чтобы «туаровед» уважаемый человек был… Теть Поль, а может, они сами все это и устраивают?

– Кто?

– Товароведы. Ну, прячут продукты, чтоб к ним на поклон ходили, для связей разных: ты мне – я тебе. Как в фильме «Блондинка за углом».

– Светочка, нельзя же понимать все так буквально! Этот фильм – иносказание. О том, что духовное важнее материального, и это поняла даже такая ограниченная особа – блондинка, которую Догилева играла.

Опять тетя Поля завела свою любимую песню про духовность. Хорошая она тетка, но слишком уж интеллигентная, не от мира сего. А вот Светка сейчас не отказалась бы от чего-нибудь материального. Например, от новых сапог, или зимнего пальто, или от курточки кожаной с мехом, какую она прошлой осенью на одной девушке видела. Не куртка, а мечта! Света почти год не покупала ничего из одежды. Сразу после смерти мужа неудобно было по очередям за дефицитом ломиться, потом беременность – какие наряды? А сейчас и купила бы, да магазины совсем опустели. Даже ситца, и того нет, а выкинут – так давка за ним.

Впрочем, хоть она и не покупала ничего, есть одна обновка. Яна Витальевна привезла из Польши Маньке в подарок платье. Поляки молодцы, делают модные шмотки. Только, видно, забыла Манькина свекровь, какая маленькая и хилая у нее невестушка. Платье оказалось безнадежно велико. Расстроенная Яна Витальевна бормотала, что если вот тут ушить и тут, да подкоротить… Манюня кивала вежливо и благодарила за подарок, а когда свекровь ушла, дала примерить платье Свете и, увидев, что на ней оно сидит как влитое, тут же предложила: «Носи, нечего вещь портить, тем более покрой сложный, нормально не ушить».