можно было выудить рифму, настоящие же их имена были сложены на древнем языке и звучали куда лучше.

А теперь стоит молвить о еде. Неспроста на столе дубовом стояли яства: их приготовил Мал-стар Дедок, хозяин избы, естественно для себя. Но на всякий случай некоторые из них он вымочил в сонном зелье да и в напитки подлил того же зелья, чтобы незваные гости, пришедшие в его дом бревенчатый, отведав еды и питья, уснули и не остались безнаказанными за вторжение. На самого хозяина зелье это не действовало, ибо был он Земнородным сыном. О путниках же дед узнал едва они вошли в лес. Ведь всякий зверь был ему друг и верный слуга, а особенно те пушистые рыжие белки, что бегали по соснам – их он любил как детей родных.

Тем временем Мал-стар Дедок начал дубасить бедных витязей: кого по бокам, кого по рукам да по ногам, кого и по голове хватит. Всесвятлир же до того погрузился в сон, что ничего не слышал, мирно возлегая на своей лавке. И, когда Мал-стар Дедок поколотил двоих: Беленира и Брисинора, сказал, громко вздохнув:

– Получили, наглые гости! Хорошо, что остались при вас кости, а иначе бы и уйти отсюда не смогли! На своих двоих! – и язвительно посмеиваясь, Мал-стар Дедок удалился из избы. Он вышел во двор, отвязал коней добрых, богатырских и зарычал звериным рыком: те с испугу и разбежались в разные стороны.

Первым проснулся Беленир, он открыл глаза и увидел, что красно солнце уже светит в небольшое оконце избушки, озаряя её темные прежде углы. Лишь потом он вдруг осознал, что лежит на полу, около печи, и что все его тело болит и ломит. В голове у воина было мутно, и он не помнил, что было вчера. Рядом с ним лежал Брисинор, сброшенный со скамьи, и один только Всесвятлир пребывал на лавке. Вскоре все путники проснулись и кое-как уселись за стол, ибо страдали от могучих ударов и пинков, а Всесвятлир из-за того, что отлежал бока. С минуту они сидели молча, потому что в головах бродило, и лишь потом заговорили.

– Вы помните что-нибудь? – спросил первым Беленир, трогая болевшие ногу и руку. – Неужели мы до того напились мёда старого, что поколотили друг друга?

– Но у меня ничего не болит, только вот бочину отлежал на этой проклятой лавке! – сказал недовольно Всесвятлир.

– А вот я почти руки не чувствую! – пожаловался Брисинор.

– Нет, не могли мы друг друга избить, – молвил твёрдо Беленир, – помню я какого-то старика, деда старого, наверное, он пришёл сюда и нас избил.

– Какой позор! – воскликнул Всесвятлир. – Лучше бы вы тогда поколотили друг друга сами, чем вас избил старик!

– Я тоже помню! – провещал Брисинор, не обращая внимания на слова Всесвятлира. – Это был, верно, хозяин леса, о котором часто говорят. И мы его чем-то прогневили. Надо сегодня караулить друг друга: в путь мы такие избитые не тронемся – для боя ратного совсем негодны.

– А где староста-проводник? – изумился Всесвятлир, оглядываясь. – Он тоже здесь, этот прохвост?

– Нет, его нет, – ответствовал Беленир, – а ещё у меня нет сумы с золотом! Он, наверное, украл её и убежал, оставив нас здесь одних. Наверняка, он знал, что в этой избе треклятой что-то не так!

– Да, иначе, почему я провёл в беспамятстве эту лихую ночь? – согласился Всесвятлир, догадываясь о приправленной сонным зельем еде. – Наверное, дело в яствах и напитках, неспроста они тут стоят.

Беленир неспешно подошёл к окну и выглянул в него. На дворе и в лесу было свежо, уже высоко висело огнисто солнце, одаряя землю сырую своими игривыми лучами. И сети, сплетённые умелыми пауками над окном, блестели на свету серебром, а ели, подступавшие к дому на три сажени, тихо качались на ветру. Шёл дождик крупенистый, и в утлых и сырых лощинах, что лежали вокруг избы, растекались широкие лужи. Но не было видно ни деда, ни следов на мокрой почве, ни даже столба, к какому привязали они коней. «Видно он с другой стороны» – успокоил себя Беленир, взял кружки и бутыли с вином да пивом, и не таясь выплеснул их в окно. Закрыв ставни, он промолвил:

– Не место на столе этому коварному пойлу!

– Да, трезва должна быть голова воина, особенно, в лихие времена, – заметил Брисинор. – Зря мы отступились от такого правила. За это и поплатились.

По предложению Беленира путники решили оглядеть своих добрых коней и узнать, не причинил ли гневный дед им худа. Но, выйдя из избы бревенчатой, увидели они, что нет во дворе их скакунов, а стоит лишь один-одинёшенек столб дубовый.

– Лихой дед отвязал наших жеребцов и загнал в дремучие дебри! – воскликнул Всесвятлир. – Даже моего красавца!

– Хорошо, если он их не съел, – заметил Брисинор. – Так хоть живые останутся. Может, какому доброму человеку достанутся. Авось и сгодятся, авось и службу сослужат.

– Служба службой, – рёк Всесвятлир, – а старчище ответит за свои дела – теперь он даже меня разозлил!

Вернувшись в избу, воины стали ждать старика-лиходея. В конце концов, уехать отсюда они не могли да и хотели отдохнуть. Остатки тех яств путники упрятали в погреб, чтобы, придя, дед подумал, будто они их съели да выпили. Затем достали они собственную еду, хотя она была скудна, и питьё, хотя оно было не больно вкусно, и стали есть да пить. Но ничего дельного за время этого пиршества не произошло, потому и сказывать об этом я не буду. Стоит лишь сказать, что витязи сидели до глубокой ночи, и лишь когда проглянули звёзды, они, открыв окно, поняли, что скоро явится дед – ведь в прошлый раз пришел он, когда на небе уже воцарился рогатый месяц.

Беленир лёг на лавку, а Брисинор на печь, и, устроившись поудобнее, они прикинулись спящими. Всесвятлир, будучи на дозоре, сделал вид, будто тоже уснул. Наконец разверзлись двери избы, свирепым ветром задуло в них. На пороге показался Мал-стар Дедок: борода его дико колыхалась, а очи зелёные сверкали во мраке. Посмеиваясь, дед хозяйским шагом вошёл в избу, в сруб бревенчатый, и закрыл за собою дверь, оставив тёмную ночь и светлый месяц, светивший сверху серебром, за стенами. Думал он, что вновь удальцы наелись да напились его яств и напитков, оттого стали сонными и слабосильными.

Но тут вскочил Всесвятлир, обнажил из ножен свой меч и крикнул зычно:

– Пришёл, пакостник!

Вслед за Всесвятлиром вскочили все остальные и обхватили деда за руки, не давая убежать. Но не так прост оказался Мал-стар