много чему научилась и много чего знаю, но у меня нет ни той красоты, которая пленяет мужчин, ни неги в теле. Да вообще ничего, во что может влюбиться такой вот хакан («высокородный сын») Сигурд. То, что мои мальчишки влюблены в меня не в счёт — это детская любовь.

А, кроме того, если он такой, каким я его помнила раньше — заносчивый и гордый, какой он может быть мне муж и помощник? Да и не смогу я полюбить его, если он будет так же свысока, как всегда, смотреть на меня.

Но с чего я взяла, что меня приехали сватать?!.. Да и не хочу я! У меня отхлынуло от головы. С чего я, глупая, это выдумала?!

Но не успела я решить, что ошиблась в своих предположениях о намерениях наших гостей, как челядные няньки прибежали одевать меня, чтобы я могла выйти к гостям.

Я онемела и будто оцепенела. Одно дело было просто мечтать иногда о Сигурде. Совсем другое — идти познакомиться с ним. Для меня до сих пор он не был живым человеком, это был всего лишь идеальный образ, который я наделяла такими чертами, какими хотела, какие нравились мне: добротой, умом, великодушием.

А какой он на самом деле? А что, если он злой, грубый, глупый? Или ещё скорее — самодовольный и заносчивый? Зачем мне это узнавать? Я спокойно жила и радовалась, зачем мне знакомиться с тем, кто может меня обидеть?..

До слёз не захотелось никуда выходить из своих покоев. Куда вы меня тащите? Я не хочу! Не хочу взрослеть, не хочу знать, что это значит на самом деле! Почему вам не оставить меня?!..

Мне хотелось кричать и упираться, ни за что не выходить из этой горницы. Но я никогда не вела себя так, даже в детстве. Ведь я дочь конунга и если мне позволено всё, то и требуется от меня многое, во всяком случае, достойно вести себя.

Всё это смятение владело мной, пока меня одевали и причёсывали, чтобы превратить из обычной девчонки в кого-то напоминающего будущую линьялен. Я оглядела себя в зеркало, но не увидела почти ничего, кроме своих расширенных в ужасе глаз, так я была взволнована. Да всё равно уже, надо идти…

Войдя в парадную залу, где потолок был в два раза выше, потому что поднимался на два этажа до самой крыши. Где толстые колонны из цельных гладко отёсанных стволов, держали потолочный свод на фермах. Где устраивались приёмы прибывшим из странствий мореходам и особенно важным гостям, пиры на большие праздники, я уже перестала сомневаться, что меня приехали сватать.

Такой важнейший разговор между двумя линьялен Сольвейг и Рангхильдой мог происходить только здесь. Между двумя линьялен, между двумя йордами. Рухнула моя последняя надежда, что это обычный приезд дружественных соседей.

Мне страшно было даже смотреть на Рангхильду, победоносно возвышавшуюся передо мной, во всей красоте и блеске золота украшений. А уж на Сигурда я и вовсе боялась поднять глаза. Видеть его так близко, да ещё, чтобы он смотрел на меня, встретить его взгляд…

Нет, хватит трусить, я должна посмотреть в его глаза, должна увидеть, как он смотрит на меня, что в его взгляде, тепло или холод. Никогда в жизни я ещё не чувствовала себя такой маленькой и слабой, такой глупой, неказистой девчонкой. Да ещё краснеющей до слёз. Я не слышу даже, что тётя говорит мне. Мне стоило большого усилия заставить заработать мой слух.

— Вот, Сигню, линьялен Рангхильда просит твоей руки для своего сына Кая Сигурда, — сказала тётя Сольвейг, с улыбкой в голосе. Уже и прозвище у него Кай («Сильный Господин») есть, невольно подумала я.

Я подняла взгляд на него и утонула в громадных ярко-синих глазах… У меня даже дух захватило. Я опять перестала слышать, что говорит тётя Сольвейг…

Но всё это продолжалось не больше мгновения, потому что в следующее я увидела небрежную усмешку в этих глазах, на его красивых губах. И всё его безмерное очарование мгновенно исчезло, моё волнение успокоилось. Я, только что почти кипящая, мгновенно застыла в лёд, овладела собой, весь туман тут же рассеялся, я посмотрела на тётку, улыбавшуюся мне, и сказала спокойным ровным и каким-то взрослым голосом:

— Мне слишком мало лет.

— Сигню, свадьба не завтра, — немного смутилась Сольвейг.

— Мы хотим лишь уговориться, — сказала Рангхильда, и меня странно порадовал её слегка растерянный тон. Значит, мои слова прозвучали достаточно весомо. Вот тебе, Кай Сигурд, за твою усмешечку!

— Да ты что, Сигню, подумай! — почти строго сказала тётя Сольвейг.

— Я подумаю, — ещё более спокойно и уверенно сказала я, — когда я стану взрослой, я подумаю и отвечу вам, хиггборн (высокородная) Рангхильда и вы, хакан Сигурд, простите, Кай Сигурд. А сейчас, я всего лишь девочка на попечении своей тёти и о браке думать не могу, — я посмотрела на Сольвейг. — Вы позволите мне уйти, тётя?

Вот это да! В этой тощей девчонке говорит сам Эйнар…

Я обомлела, услышав этот её ответ. И то, как она сказала, каким тоном, каким голосом! После того, как я увидела её, этого тощего цыплёнка, с длинной худенькой шейкой, крошечным носиком, ртом до ушей, эту куколку из белого воска, который растекался, когда она входила под высокие своды парадной горницы Сонборгского терема, я предположить не могла, что она может воспротивиться… Что она вообще что-то способна сказать.

И вот, поди ж ты! Вдруг отвердела в гранит и мои уверенные притязания разбила в прах… «Мне слишком мало лет…» Вот паршивка!

… Я вышла из зала, не спеша, сохраняя обретённое достоинство, а оказавшись за дверями, ещё должна была его сохранять, потому что в коридорах челядь и алаи Сольвейг смотрели на меня.

Но дойдя до своей спальни, я расплакалась. Я сама оттолкнула своё счастье, сама отказалась. А ведь ОН мог бы быть моим! Кричала одна моя половина.

А вторая, куда более трезвая и умная, а главное, проницательная успокаивала: никогда он твоим не стал бы! Ты умоляла бы его тебя любить, потому что ты его жена, а он бы лишь усмехался. Вот как сегодня. Чем была бы твоя жизнь?! Одним несчастьем, сплошным адом. Твоя любовь обернулась бы ненавистью, злостью и отвращением. Во что превратилась бы ты сама? Или в несчастную жертву, заглядывающую заискивающим взглядом в глаза своему невольному палачу. Или в злобную мегеру, изводящую мужа придирками. Скорее и то и другое вместе. Нет-нет, так жить я не хочу…

Да и