Какого-то смысла в этих перемещениях не было, так как мысли в голове путались, и он никак не мог сообразить, что же делать в этой крайне опасной ситуации. Водитель служебного автомобиля по фамилии Величко отправился в гараж еще утром. Он должен был проверить состояние машины, заправить бензином полный бак, взять пару запасных канистр и необходимый инструмент.

Затем он намеревался завернуть к себе домой за личными вещами и прибыть на пересечение улиц Большой Советской и Социалистической к зданию районного комитета ВКП(б). Перекресток хорошо просматривался из окон кабинета, лишь парочка деревьев закрывала пышными кронами тротуар и уходящую влево улицу. Но сколько за последние полчаса Пономаренко ни выглядывал в открытое окно — ни Величко, ни его, Пономаренко, служебного автомобиля не было.

Перегнувшись через подоконник, Пантелеймон Кондратьевич в очередной раз посмотрел на проезжую часть.

Никого. Возле подъезда по-прежнему стоял грузовик, в кузов которого два работника райкома складывали документы из архива. С краю у откинутого борта уже скопилось десятка два перевязанных бечевкой толстых бумажных стопок.

— Ну, сколько можно ждать?! Где носит этого пройдоху?! — раздраженно проговорил Пантелеймон Кондратьевич, вытряхивая из пачки папиросу.

Чиркнув спичкой и выпустив клуб дыма, он резко отвернулся от окна с распахнутыми створками. В городе стояла зловещая тишина, от которой по спине пробегал неприятный озноб. Еще несколько минут назад в километре от городского центра гремела канонада, а мимо здания райкома тянулась бесконечная вереница солдат и гражданского населения, ехали грузовые автомобили, громыхали колесами запряженные лошадьми телеги. А теперь все звуки прекратились, и от этого Пантелеймону стало не по себе.

Внезапно послышались торопливые шаркающие шаги — кто-то быстро шел по пустому коридору райкома.

Служебного автомобиля внизу не было, значит, Величко по коридору идти не мог. Тогда кто?..

Пантелеймон Кондратьевич повернулся к двери и напрягся; правая ладонь инстинктивно нащупала рукоятку спрятанного в кармане брюк «браунинга».

Человек поравнялся с кабинетом, и тотчас раздался громкий стук в дверь.

Пономаренко сунул руку в карман и нервно выкрикнул:

— Войдите!

Дверь распахнулась, и в кабинет мягкой, но решительной походкой вошел священник в длинной покрытой пылью рясе. Пантелеймон Кондратьевич тотчас узнал его: это был тот поп, что недавно метался по площади. Дыхание его было частым и глубоким. Из-под черной скуфьи выбивались мокрые от пота пряди седых волос.

— Здравствуйте, — торопливо вымолвил он. — Не вы ли отвечаете за эвакуацию в нашем городе?

— Кто вы и что вам нужно? — неприязненно спросил Пономаренко.

— Отец Илларион, настоятель храма Иоанна Богослова. Я вот по какому делу. Вам должно быть известно, что недалеко от нашего храма находится временный военный госпиталь.

— Допустим, известно. И что?

— Так ведь про него забыли! — еще больше взволновался старик.

Взгляд его наткнулся на пустой письменный стол, на стоявший рядом новенький саквояж с пухлыми боками. Он без труда сообразил, что хозяин кабинета тоже намеревается отбыть в восточном направлении. И потому заговорил еще быстрее:

— Повсюду эвакуация, люди покидают город. Говорят, будто ворог у Александровского пруда, а про раненых красноармейцев забыли! Как же так, уважаемый? Как же так?!

Старик появился совершенно некстати. Еще более некстати он начал задавать свои въедливые и несвоевременные вопросы. Несвоевременные потому, что Величко, несмотря на врожденную расхлябанность, приказы начальства все же выполнял. Это означало, что в любую секунду за окном послышится знакомое урчание мотора служебной «эмки».

— У меня нет больше автомобилей для эвакуации, — отрезал Пономаренко.

— Как нет? Под вашим окном у подъезда стоит почти пустой грузовик! Он способен вывезти два десятка раненых солдат!

— Это невозможно. Грузовик отправляется в тыл с важными документами.

— С какими документами?

— С очень важными! — отрывисто повторил партийный функционер. — И вообще… это не вашего ума дело!

— Но позвольте, — голос священника дрогнул. — Неужели какие-то бумаги важнее человеческих жизней?

— Не лезьте куда не следует, святой отец, иначе быстро смените рясу на робу! — прошипел Пантелеймон Кондратьевич, явно намекая на распространенную в стране практику расправ с инакомыслящими. Ткнув папиросой в пепельницу, он одним движением раздавил ее и отвернулся.

Священник понял, что секретарь райкома не желает дальше разговаривать, и тем не менее сдаваться не собирался.

— Умоляю вас, — негромко сказал он. — Возьмите в автомобиль хотя бы десятерых. Я сам с санитарами размещу их в кузове и не потревожу ваших документов. Вы спасете десять жизней. Слышите: целых десять жизней! Только прикажите водителю завернуть к госпиталю!

В запасе у отца Иллариона оставалась парочка сильных, как ему казалось, доводов. Один из них касался партийной совести, второй намекал на личное знакомство с товарищем Шульгиным из Центрального комитета. Священник ни разу в жизни не воспользовался фактом давней дружбы с членом ЦК, но в данную минуту он был настолько возмущен бездействием и равнодушием Пономаренко, что намеревался сделать и это.

Внезапно на улице послышалась тарахтение двигателя. Пантелеймон Кондратьевич встрепенулся и подбежал к окну.

«Эмка»! К подъезду подъезжала его служебная «эмка»!

Подхватив саквояж, секретарь устремился к двери.

Вознамерившись удержать его, отец Илларион поднял руку, но силы были неравны: сорокалетний Пантелеймон с легкостью оттолкнул старика и выскочил в коридор…

Не удержав равновесия, священник упал.

Потом, тяжело поднявшись, он подошел к окну и выглянул на улицу. Рядом с грузовиком стояла темная легковая машина. Выскочивший из нее водитель бросился к подъезду райкома.

Священник окликнул его, но гул летевших высоко в небе самолетов, постепенно нарастая, заглушил все другие звуки. Что происходило в подъезде здания, он не знал. Увидел лишь, как Пономаренко с водителем быстро вернулись к автомобилю. Секретарь пристроил на заднем диване среди других вещей свой саквояж. Сам же по-хозяйски уселся впереди. Хлопнули дверцы. Выпустив клуб дыма, «эмка» плавно набрала скорость и, повернув к восточной окраине, исчезла за ближайшим углом.

Тотчас загудел и грузовик. Вытянув руку, старик слабым голосом крикнул:

— Постойте! Куда же вы?! У вашей машины почти пустой кузов!..

Но — где там! Сидевший в кабине водитель и работник райкома его не слышали. Вскоре и этот автомобиль исчез за поворотом.

Оторвавшись от широкого подоконника, отец Илларион распрямился, покачал головой и поплелся к распахнутой двери. Проходя мимо письменного стола, он заметил скомканную бумажку. Осторожно развернув ее, он увидел сверху надпись крупными буквами: «Телефонограмма».