Но в этот вечер его триумф отравляло ужасное подозрение. Подозрение, что он неправильно ведет себя, не так, как пристало настоящему писателю. Писателю серьезному, такому, как Сарвар Соуни. На презентации старик не проронил ни слова. Соуни все время сидел как тибетский аскет, с этим его мудрым и отстраненным взглядом черных как смоль глаз. А что он? Он паясничал, поря чепуху про огонь и культуру. И, как обычно, в голове у него возник вопрос, от ответа на который зависела вся его карьера: “Какой долей своего успеха я обязан книгам и какой – телевидению?”

Как всегда, он предпочел не отвечать, а пропустить пару стаканчиков виски. Однако сначала нужно было отогнать этот рой мух. Увидев, как к нему проталкивается, работая локтями, бедняжка Мария Летиция, он не мог не возликовать.

– Соуни хочет с тобой поговорить… Когда закончишь, можешь подойти к нему?

– Иду! Уже иду! – ответил он. И, словно вызванный лично Всевышним, поднялся и всем поклонникам, которые еще не получили удостоверения об участии в мероприятии, сказал: – Соуни хочет мне что-то сказать. Пожалуйста, пропустите.

У столика с аперитивами он опрокинул два виски разом и почувствовал себя лучше. Теперь, с алкоголем в крови, он мог идти к нобелевскому лауреату.

Лео Малаго подошел, виляя хвостом, как пес, получивший бутерброд с кабаньим паштетом.

– Поздравляю! Ты всех уложил этой историей про огонь. И как тебе только приходят в голову все эти вещи. Только, пожалуйста, Фабрицио, сейчас не напивайся. Нам еще на ужин идти. – Он взял писателя под руку. – Я сходил посмотреть, как дела на книжном прилавке. Знаешь, сколько твоих книг продано за вечер?

– Сколько? – сам собой выскочил вопрос. Сработал условный рефлекс.

– Девяносто две! А сколько продано Соуни, знаешь? Девять! Не представляешь, как бесится Анджо. – Массимо Анджо был редактором иностранной прозы. – Невероятное удовольствие видеть его таким! И завтра ты будешь во всех газетах. Кстати, ну и милашка же его переводчица! – Лицо Малаго прояснилось, глаза вдруг подобрели. – Прикинь, трахнуть такую…

Фабрицио, напротив, потерял всякий интерес к девушке. Его настроение опускалось как столбик термометра во время резкого похолодания. Чего хочет от него индиец? Упрекнуть за глупости, что он наговорил? Он собрался с духом.

– Извини, я на минутку.

Он увидел Соуни в углу. Тот сидел у окна и смотрел на то, как кроны деревьев царапают бледно-желтое римское небо. Черные волосы блестели в свете люстр.

Фабрицио робко приблизился к нему.

– Простите…

Старый индиец обернулся, увидел его и улыбнулся, обнажив вставные зубы, слишком безупречные, чтобы быть настоящими.

– Прошу вас, возьмите себе стул.

Фабрицио чувствовал себя как ученик, которого вызвал директор, чтобы дать нагоняй.

– Как вы? – спросил Фабрицио на своем школьном английском, садясь напротив.

– Спасибо, хорошо. – Подумав, он добавил: – По правде говоря, я немного устал. Не могу спать. Страдаю бессонницей.

– Я, к счастью, нет. – Фабрицио понял, что ему нечего сказать.

– Я прочел вашу книгу. Немного второпях, в самолете, вы уж извините…

– И?.. – придушенным голосом спросил Фабрицио. Сейчас он услышит мнение нобелевского лауреата по литературе. Самого важного писателя в мире. Заработавшего самую лучшую прессу за последние десять лет. В мозгу тревожно зазвучал вопрос, действительно ли он хочет это услышать.

“Наверняка скажет, что дерьмо”.

– Мне понравилось. Очень.

Фабрицио Чиба ощутил, как чувство блаженства наполняет его тело. Похожее ощущение испытывают наркоманы, когда вкалывают себе дозу героина хорошего качества. Некий благотворный жар пробежал мурашками по затылку, скользнул по нижней челюсти, смежил глаза, проник между деснами и зубами, спустился по трахее, пробежал от грудины к спине по ребрам, приятно обжигающий, как бальзам от кашля “Викс Вейпораб”, и, прыгая по позвонкам, сошел к тазу. Дрогнул сфинктер, и одновременно вздыбились волоски на руках. Это было как принять горячий душ, не намокнув. Даже лучше. Массаж без касания. На время этой физиологической реакции, продолжавшейся около пяти секунд, Фабрицио ослеп и оглох, и, когда он наконец вернулся в реальность, Соуни что-то говорил.

– …Места, события и люди не ведают о силе, их уничтожающей. Не думаете?

– Да, конечно, – ответил Чиба. Он ничего не слышал. – Спасибо. Я счастлив.

– Вы знаете, как увлечь читателя, как затронуть лучшие струны его чувств. Мне бы хотелось прочитать что-нибудь более объемное.

– “Львиный ров” – самая большая книга из тех, что я написал. Не так давно… – на самом деле уже почти пять лет назад – я написал новый роман, “Сон Нестора”, но и он довольно короткий.

– Но почему вы не решитесь на что-то большее? У вас несомненно есть выразительные средства, чтобы справиться с такой задачей. Не бойтесь. Дайте себе волю, нечего опасаться. Если позволите дать вам совет, не сдерживайте себя, позвольте повествованию вести вас за собой.

Фабрицио едва удержался, чтобы не обнять этого славного, очаровательного старичка. Как верно и правильно он говорит. Он знает, что в силах написать Великий Роман. Нет, даже так: Великий Итальянский Роман, вроде “Обрученных” – такого, которого, по мнению критиков, недостает современной литературе. После ряда отбракованных сюжетов он уже какое-то время работал над сагой о сардинской семье, с тысяча шестисотого года до наших дней. Амбициозное начинание, заключавшее в себе решительно больше мощи, чем “Леопард” или “Вице-короли”[8].

Он хотел рассказать об этом индийцу, но имел скромность удержаться. Он чувствовал, что должен ответить на комплименты. Начал сочинять:

– Все же я хотел бы сказать, что ваша книга меня буквальным образом восхитила. Это необычайно органичный роман, сюжет столь насыщенный… Как вам это удается? В чем ваш секрет? В нем есть драматическая сила, под действием которой я ходил несколько недель. Читатель не только призван оценить сознательность и невинность этих могучих женских образов, но через их дела, как бы сказать… Да, читатель поневоле переводит взгляд со страниц книги на собственную реальность.

– Спасибо, – сказал индиец. – Как приятно обмениваться комплиментами.

И писатели рассмеялись.

Предводитель Зверей Абаддона сидел за кухонным столом и доедал разогретую порцию лазаньи, плавающей в озере бешамели. Его тошнило, но приходилось делать вид, что не ужинал.

Серена, положив ноги на посудомоечную машину, красила ногти. Как всегда, она не стала ждать его к ужину. Телевизор на крапчатой кухонной столешнице был включен на третьем канале и показывал “Кто хочет стать миллионером?”. Но мысли предводителя Зверей были далеко. Он продолжал обдумывать разговор с Куртцем Минетти.