В ноябре 1992 года Эдриэнн наконец решила, что с нее хватит. Она ничего не сказала Чарли, но сказала адвокату; она боялась, что ее дети могут повторить судьбу Квини. По пути домой в ранних сумерках она чувствовала, что ее тайное решение придает ей сил. Единственной проблемой было то, что Эдриэнн нужно было сделать операцию на желчном пузыре в будущем январе, и операция эта была назначена в больнице Уоррена, где работал Чарли. Адвокат говорил, что бумаги еще не будут готовы, но Эдриэнн настояла. Она ни в коем случае не собиралась ложиться в эту больницу – больницу Чарли – без бумаги, подтверждающей ее желание развестись и причины, которые ее на это подтолкнули. Если Чарли будет там работать в этот день, сказала она, то с ней может что-нибудь случиться, как с Квини. Она не могла сказать точно, почему она так думала, и боялась это делать. Все, что она сказала своему адвокату, – это то, что необходимо успеть в срок. Отец Эдриэнн сопровождал ее на операцию и ждал в комнате отдыха. Она попросила его не пускать других посетителей, особенно ее будущего бывшего мужа.

Чарли работал в больнице в тот день, когда получил бумаги о разводе. Тот, кто их доставлял, обманул Чарли, чтобы тот представился, а следом вручил ему бумаги прямо в руки и на глазах у всех. Для Чарли было унизительно получать такие личные новости на работе. Затем он попытался найти Эдриэнн в послеоперационном отделении, но нашел только своего тестя и закрытую шторку. Когда Эдриэнн отправили домой, отец поехал с ней. Дома Чарли отправили спать на раскладную койку, будто он представлял угрозу. Сначала Чарли вел себя возмущенно, а потом просто жалко. Постепенно к Эдриэнн начало возвращаться давно забытое сочувствие к мужу. Он страдал. В конце концов, он был отцом ее детей. Он уже не пытался оспорить факт развода – так нужно ли его наказывать? Супруги решили так: Чарли съедет, как только сможет себе это позволить, а пока этот вопрос не решится, они будут жить вместе. Почти тут же Эдриэнн пожалела о своем решении.

Январь 1993 года

В ту ночь приехали полицейские, двое молодых патрульных с двумя тяжелыми фонарями «Мэглайт». Они припарковали свой автомобиль так, чтобы его было заметно. Для Эдриэнн было непривычно выносить сор из избы, переносить его на бумагу{32}. Она сказала полицейским, что ее будущий бывший муж был опасным алкоголиком, и намекнула на обвинение в домашнем насилии. Она обнаружила своего мужа пьяным напротив камина, уставившимся мертвым взглядом на книги «Анонимных алкоголиков» и кидающим страницы в огонь. Она рассказала им все, что могла, включая расследование в больнице и как Чарли однажды хвастался, что отравил жестокого парня своей сестры с помощью жидкости для зажигалки в детстве. В ее голове еще не сложилась полная картина, но она хотела дать официальные показания, которые связали бы эти истории с его алкоголизмом и ее страхом за детей и за себя. Возможно, вызов копов помог бы ускорить процесс. Отчасти это была демонстрация, но она помогла Эдриэнн чувствовать себя спокойнее.

Эдриэнн рассказала офицеру все странности Чарли, которые могла вспомнить. Вызов по коду «домашнее насилие» быстро превратился в монолог о странных происшествиях, которые происходили с домашними животными Калленов. Столько всего выглядело неправильным дома, в больнице, в их браке, но на животных она могла указать абсолютно уверенно. Дело было не только в пропавшем щенке – в разные моменты это были хорьки, хомячки, рыбки и, конечно, Леди, ее старая собачка. Эдриэнн рассказала офицерам, как Чарли привязывал их йоркшира к столбу во дворе, пока она была на работе, как собака лаяла и бегала по кругу, пока люди из общества защиты животных ее не забрали. Эдриэнн пришлось ехать в общество по предотвращению жестокости к животным и умолять вернуть собаку – это было унизительно. После того инцидента Каллены стали держать собаку в доме. Вскоре из подвала до слуха Эдриэнн стали доноситься странные звуки. Иногда ее будили звуки ударов и визги. Чарли утверждал, что дрессирует собаку, но Эдриэнн думала, что он ее наказывает. Эдриэнн шла туда в халате и тапках, взламывала дверь, но боялась идти дальше. Она кричала с верхних ступенек лестницы: «Оставь ее в покое!» Чарли не отвечал, но звуки прекращались. Эдриэнн стояла там, слушала тишину и ждала. Она была уверена, что он внизу, стоит замерев, будто ребенок, притворяющийся невидимым под одеялом. Наконец она закрывала дверь в подвал, ложилась обратно в кровать и накрывала голову подушкой.

Чарли злился. Уму непостижимо, да и к тому же нечестно, что его жена рассказала все полиции. У нее не было никакой причины даже вызывать их. У Чарли было много недостатков, но жену он никогда не бил. Она изображала это для адвокатов. Заставила его выглядеть плохим парнем, даже сумасшедшим, чтобы все это было зафиксировано на бумаге для развода. Не важно, по какой причине она вызвала полицию, раз они здесь – она своего добилась. Эдриэнн рассказала им даже о том, что он симулировал суицид. Ответным ходом Чарли было запить двадцать таблеток бутылкой каберне из супермаркета. Так он решил показать ей свою боль по-настоящему.

Чарли часто представлял свою смерть, даже когда был ребенком в Уэст-Ориндже. Он мечтал, что погибнет от пули в голову. Он представлял себя героем войны, копом, знаменитым и значительным сенатором, произносящим речи, которые люди запомнят навсегда. И он был мертв. Словно мученик. Благородный герой. Но все это было только мечтой. Он открывал глаза и превращался обратно в ребенка, в ничто. Такая жизнь ему не предназначалась. В католической школе он чувствовал себя глупым и униженным; в миру он был отстраненным и одиноким. Иногда он был так подавлен, что отказывался идти в школу или даже двигаться. Все, чего он хотел, – остаться дома с мамой.

Первую попытку суицида он совершил, когда ему было девять. Чарли смешал содержимое химического набора из церковного благотворительного ящика со стаканом молока, но набор не был хорош для этой цели, поэтому Чарли удалось только довести себя до рвоты. Вторая попытка случилась в декабре 1977 года. Чарли был дома, притворялся больным, чтобы не идти в школу, когда зазвонил телефон; его мама попала в аварию, за рулем была его сестра-эпилептик. Никто не сказал Чарли, что столкновение было лобовым и что его мать уже мертва. Чарли попытался найти ее в больнице Маунтинсайд, но персонал сказал ему, что тело его матери уже забрали. Больше он ее не видел.

Чарли думал, что в Маунтинсайде ему соврали{33}, в чем он затем обвинял все больницы сразу, так никогда и не простив. Он был зол и безутешен и снова решил найти выход в самоубийстве. После этой попытки он впервые оказался в больнице и впервые стал наблюдаться у психиатра, но говорить с врачом Чарли пока не хотел. Он не хотел ничего говорить, но имел в виду: «Никто не вылечит мою боль. Только я сам». Психиатр отправил его домой, в ту дыру, где раньше жила его мать.

Чарли не хотел возвращаться в школу или в мрачный деревянный дом, куда в любое время дня и ночи приезжали мужчины бог знает с чем в крови и на уме. Единственным выходом, который он видел, было вступить во флот. Вербовщики пообещали ему новую жизнь и форму: белые ботинки, белые штаны и ремень и даже белую фуражку, которые не выцвели на другом парне. Для Чарли служба во флоте представлялась самой спокойной во всех вооруженных силах, одновременно героической и безопасной, прямо как его детские мечты о смерти. «Я не умру, – думал Чарли, – но я мог бы умереть». Он представил себе полную тишину, как в фильмах про подлодки, размеренный ритм, амниотические красные лампочки и записался на подготовку техников для обслуживания шестнадцати ядерных ракет «Посейдон» на корабле «Вудро Вильсон»{34}. Однако вскоре Чарли надоела рутина – и он понял, что техника ему неинтересна. Ему не нравилось выполнять приказы и сидеть в подлодке в окружении странных и грубых мужчин. Тур за туром бледный юный моряк по прозвищу Чарли-кверху-брюхом был объектом насмешек даже для новичков. Он не раз пытался разорвать свой шестилетний контракт, но удалось ему только получить несколько понижений в звании и наказание за отказ подчиняться приказам{35}. А сослуживцы отмечали все более и более странное поведение Чарли{36}. Свой последний год{37} он провел над водой, отмывая туалеты и напиваясь при первой возможности{38}.