Положив трубку пять минут спустя, Чарли хотелось захохотать – не вслух, разумеется: смех в одиночестве не поощрялся сотрудниками психиатрического учреждения, но ему было смешно. Звонили действительно из больницы Уоррена. Хотели знать, когда он сможет выйти на работу. Если врач «Грейстоуна» разрешит, то Чарли вернется в свою ночную смену.

Квартира в подвале была закрыта, пока Чарли не было дома. Теперь он снова присвоил это пространство, применив к своему личному приюту план Киркбрайда. Территория, прилегавшая к зданию, была пустой; Чарли посвятил свободное время тому, чтобы превратить этот заросший пустырь в сад. Он впитывал солнце вместе с семенами из магазина. Цветы в нем нуждались. В пределах живой изгороди Чарли был главным.

В Уоррене он иногда замечал краем глаза Мишель Томлинсон: например, в закрывающемся лифте или в желтом свете парковки, идущую к своей машине, – и каждый раз он чувствовал странный порыв окликнуть ее. Однако Мишель никогда его не замечала или делала вид, что не замечала. Это было не так уж важно. Даже если она его и увидела бы, запретительный ордер не позволял им работать вместе в отделении интенсивной терапии, как зачем-то объяснила Чарли его новый супервайзер Конни Тремблер. Чарли не нуждался в том, чтобы ему говорили, что он может, а что не может делать. Он был настроен вести себя хорошо. Конни все распиналась о новых правилах, пока Чарли отсутствующе смотрел на нее. Он знал, что облажался в истории с Мишель. Лучшим проявлением раскаяния он посчитал молчание. Кроме того, Конни перевела Чарли в замечательное соседнее отделение – отделение телеметрии, у которого были свои скрытые достоинства.

Телеметрия находилась в середине крыла и представляла собой что-то вроде чистилища между напряженным пребыванием в отделении интенсивной терапии и гостиничными условиями обычного больничного стационара. По большей части в нем держали пациентов с сердечными заболеваниями – тех, кто уже не в критическом положении, а идет на поправку, чье стабильное состояние может в любой момент нарушиться. За такими пациентами нужно внимательно наблюдать.

С точки зрения пациентов это чистилище, конечно, выглядело очень раздражающе. Они были увешаны проводами и капельницами, будто марионетки, привязанные к мигающей, пищащей и иногда издающей вздохи, как в мыльных операх, машине. Пациенты отделения телеметрии не находились под сильным воздействием седативных препаратов, подключение к машине их нервировало, что сказывалось на давлении и заставляло машину пищать в два раза больше – тут-то и начиналась работа Чарли. Его главным навыком было обучение пациента, заученный педагогический диалог, который он обожал. Чарли обладал энциклопедическими познаниями в технических деталях и умел эффективно объяснить устройство прибора. Он говорил: да, напуганный пациент, вы подключены к детектору лжи, во всяком случае, к чему-то похожему{49}. Если понять, как это работает, полиграф не будет казаться таким пугающим. Чарли знал наверняка: на тот момент он понимал устройство полиграфа лучше, чем большинство копов.

Электрокардиограмма (ЭКГ) содержит огромное количество информации. Кровь приливает к верхушке сердца и выходит из основания, выталкиваемая сокращениями камер, от предсердия к желудочку. Сокращения вызываются электрическим импульсом. ЭКГ представляет эти импульсы в виде неровной линии, которую рисует игла с чернилами на движущемся листе миллиметровой бумаги.

Обычно Чарли объяснял это, присоединяя электроды к худым грудным клеткам пожилых пациентов, к их соскам, напоминающим ластик с пучком волос.

В здоровом сердце мышцы сокращаются, прогоняя кровь через него, как фермер прогоняет молоко через коровье вымя. На ЭКГ нормальное сердцебиение выглядит как горный хребет. Размер пиков и расстояние между ними дают нужную информацию. Некоторые выглядели плоско, другие – слишком кучно, третьи – неровно, а некоторые были совсем неровными. Глядя на лист бумаги, медработник может определить, что именно не так; под больничной робой, в грудной клетке, сердце дергается будто кот в мешке.

Затянувшийся развод Чарли привел к тому, что той весной ему пришлось дважды проходить тест на полиграфе. Первый был вызван обвинениями Эдриэнн в том, что ее муж – опасный алкоголик, который выпивал в то время, пока должен был присматривать за детьми. Вместе с вызовом полиции по делу о домашнем насилии эти обвинения стали главными аргументами для того, чтобы Эдриэнн потребовала полной опеки над детьми. Идея с полиграфом принадлежала ей. Тест был организован 18 июня – через два месяца после того, как Чарли выписался из «Грейстоуна». Аппарат показал, что Чарли прошел тест и говорил правду. Однако это была лишь маленькая победа в чудовищной войне, которую он развязал в суде. Спустя двенадцать дней Эдриэнн выдали запретительный ордер против ее мужа.

Бракоразводный процесс в суде по семейным делам округа Уоррен проходил для Чарли не самым лучшим образом. Точно так же, как и его дело в суде общей юрисдикции округа Нортгемптон. Чарли были предъявлены обвинения в преследовании, взломе с проникновением, нарушении границ частной собственности и домогательствах. Это было уголовное дело, гораздо более серьезное, чем развод, которое вел мрачный и агрессивный государственный обвинитель. Поначалу Чарли хотел представлять себя в суде самостоятельно, но вскоре понял, что ему с этим не справиться.

Для того чтобы запросить государственного адвоката, Чарли должен был предоставить доказательство своей финансовой несостоятельности. И хотя его заявление содержало список таких необходимых расходов, как 1460 долларов США алиментов, оплата визитов к психотерапевту и обслуживание кредитных карт, он не указал свои первоочередные траты: жилье, еда и т. д. Это не было случайной ошибкой – незначительные расходы на поддержание жизнедеятельности просто не имели значения. Для Чарли их не существовало. Он был практически банкротом, но его доход показался суду достаточным, поэтому его запрос о предоставлении государственного защитника был отклонен. Теперь ему необходимо было платить еще и адвокату, что увеличивало количество долгов{50}. Чарли выбрал его по рекламе в телефонном справочнике и заплатил аванс. Их сотрудничество продолжалось три дня, по истечении которых адвокат отказался представлять его интересы, так как счел Чарльза Каллена «слишком сложным» человеком. Будучи не в состоянии дать выход своей фрустрации в зале суда, Чарли направил свою злость против своего бывшего адвоката. Он написал длинное и пространное письмо в суд, в котором сравнивал профессию юриста со своей собственной. Может ли медработник просто бросить пациента? Нет, не может. Почему? Это неэтично и поэтому непрофессионально. Эта тирада не улучшила его положение. Теперь у него не было другого выбора, кроме как представлять свои интересы самому.