Так вот я и учился – у мастеров художественного слова, в судовой библиотеке.

Заправившись в Арубе, «Полярная звезда» взяла курс на Каракас с целью загрузиться мазутом. Затем мы направились домой. Не зная точной даты прибытия, я не страдал от обилия обязанностей.

Однажды мы с косоглазым радистом играли в шахматы у меня в кабинете. Вдруг послышался громкий стук в дверь, и к нам вломился матрос. По его лицу я сразу понял: случилась беда.

– Скорее, док! Там с одним парнем из палубных плохо!

– Что такое?

– Не знаю, только его рвет, все рвет. Теперь уж черная дрянь какая-то изо рта льется и из носу!

Я схватил чемоданчик и велел радисту кликнуть капитана и старпома.

Сам я последовал за матросом – по мостику, в кубрик на носовой палубе. Толпа на полубаке расступилась, дала мне дорогу. Еще от двери я учуял вонь – смесь сладкого лимонного сиропа и рвотных масс; меня затошнило, но я взял себя в руки и вошел.

На нижней койке кверху лицом лежал мужчина средних лет, плотного телосложения. Голова его была повернута набок, лицо покрывала темная кровянистая слизь. Пострадавший втягивал ее ноздрями и ртом, снова исторгал, булькал и явно задыхался.

Этого матроса я уже видел – то отдраивающим колодезную палубу от мазута, то красящим, то починяющим что-нибудь. Пару раз, маясь от похмелья, он заходил в амбулаторию и просил аспирин; лишь однажды упомянул, что в Филадельфии у него большое семейство.

Что с ним стряслось, я не представлял. Сообразил только, что он, того и гляди, насмерть захлебнется собственной кровавой рвотой.

– Ну-ка, взяли! Перевернем его! – скомандовал я.

Подскочили двое матросов, и общими усилиями мы перевернули пострадавшего лицом вниз.

– Кто-нибудь знает, что с ним такое? Откуда этот сладкий запах?

– Не успели мы от Каракаса отчалить, у него выпивка вся вышла, – заговорил один матрос. – Так он дождался, когда камбуз закроется, да и спер целую кварту лимонной эссенции. Думаю, всю ее и вылакал.

Я покачал головой. Ну и что мне делать?

Даже вниз лицом бедняга все-таки продолжал захлебываться – рвотные массы возвращались в организм через нос.

Явился радист.

– Ну и вонища! Помочь тебе, док?

– Зови капитана!

– Приказано его не трогать. Он спит. Рулит старпом.

– Человек, того и гляди, в собственной блевотине утонет. Попробую сделать ему искусственное дыхание – может, получится очистить легкие. Давай, по рации свяжись с каким-нибудь судном, где есть настоящий врач. Скажи, у нас один молодчик выпил кварту лимонной эссенции.

Радист кивнул и исчез. Я разулся, сел на матроса верхом и повернул его голову влево. А потом начал делать ему искусственное дыхание, как учили в скаутском морском отряде.

– Дурной воздух – прочь, – приговаривал я, надавливая матросу на спину. – Чистый воздух – внутрь, – на этих словах я отпускал руки, чтобы легкие могли наполниться. – Дурной воздух – прочь… Чистый воздух – внутрь…

Так я усердствовал добрых полчаса, не представляя, чем занимаюсь – спасаю человека или гублю.

Примчался дежурный по камбузу, принес радиограмму, полученную радистом с военного судна. «Сделайте искусственное дыхание» – вот что в ней было написано.

Мне полегчало. Значит, я действовал правильно.

Свои приемы я показал одному из матросов, он сменил меня на спине пострадавшего, стал повторять, как заклинание: «Дурной воздух – прочь, чистый воздух – внутрь…»

Пульс уже не прощупывался. Я велел передать радисту, чтобы снова связался с морским судном. Мне нужны были инструкции.

Через несколько минут явился капитан собственной персоной, да с радиограммой.

– Как успехи, казначей? – спросил он.

– По-моему, он безнадежен.

– Врач с военного судна говорит, пациенту нужно ввести адреналин в сердце.

Я заартачился.

– Он не мой пациент!

– А чей же? Кто у нас тут судовой врач?

– Это вы так распорядились.

– А сейчас распоряжаюсь сделать ему в сердце инъекцию адреналина!

– Я таких инъекций сроду не делал. Вдруг я его убью?

– Это приказ! Давай, вколи ему адреналин, не то я тебя на гауптвахту отправлю, а как только в порт прибудем – под трибунал отдам.

Я покосился по сторонам. Свидетелей было хоть отбавляй.

– Я подчинюсь только письменному приказу, сэр.

Капитан отыскал ручку и бумагу и повторил приказ в письменном виде.

– Хорошо, – сказал я. – Только человек наверняка уже мертв.

Все необходимое было у меня в чемоданчике. Я подготовил шприц и снова взглянул на капитана.

– Вы точно хотите, чтобы я это сделал, капитан?

– Если он мертвый, терять нечего.

– Я не уверен.

– Коли!

По моему распоряжению матросы перевернули несчастного на спину. Сердце уже не билось – я не мог найти его по стуку. Вонзил иглу наугад. Ввел адреналин.

Ничего не произошло. Капитан послал кого-то к радисту с поручением уведомить врача на военном судне.

Через несколько минут посыльный вернулся с радиограммой. Капитан прочел ее вслух:

– «Продолжайте делать искусственное дыхание до полуночи. Тогда можете констатировать смерть».

– Но он же мертвый!

– На берегу будет произведено следствие. Делай, как велит врач.

– Почему именно я?

– Потому что ты исполняешь обязанности врача на этом судне, потому что он – твой пациент и потому что ты получил приказ в письменном виде.

Мы перевернули беднягу на живот, и еще целых полтора часа я просидел верхом на остывающем трупе, шепча: «Дурной воздух – прочь, чистый воздух – внутрь».

В полночь я констатировал смерть. Покойника завернули в парус, и я спросил капитана, будем ли мы хоронить его в морской пучине.

– Нельзя, – отвечал капитан. – До Флориды два дня пути. Я обязан доставить труп для вскрытия.

– Где же он будет целых два дня?

Капитан пожал плечами.

– В холодильник его затолкайте.

Команда стала возмущаться вслух. Ропот неодобрения покатился от кубриков к капитанскому мостику. Вперед выступил боцман, отодвинул зевак, закрыл люк.

– Капитан, при всем моем уважении…

– В чем проблема, Боутс?

– Люди против. Не хотят, чтоб рядом с провизией лежал покойник. Многие суеверны. Так и до мятежа недалеко.

Капитан взглянул на меня.