вообще рядом с ним не весело, ни на одну секундочку даже. — Возьми цветы, а? Я от чистого сердца, в качестве извинений за то, что был придурком.

— Что значит «был»? Ты и не переставал им быть. — До общения с Лизой я такой стервой не была, честное слово. Но меня все устраивает, без этой змеи я бы наверняка была более мягкой, а такие придурки, как этот Егор, именно мягкости и ждут. Не тут-то было, дорогой мой.

— В любом случае эти розы тебе, бери. — Он протягивает цветы, и бо-о-оже, как же они пахнут, какие же красивые. Сумасшедшее желание схватить букет — а он большой, в нем не меньше двадцати пяти роз — и зарыться в него носом, вдыхая пьянящий аромат. Я обожаю розы всей душой, а кремовые еще и сердцем, и мне невероятных усилий стоит одарить эту прелесть — не Егора, цветы — равнодушным взглядом и закатить глаза.

— Оставь себе, мне от тебя надо только одно: чтобы ты отстал! Что прилип, а? Куча девчонок вокруг, выбери кого посговорчивее, а меня оставь в покое, правда. И пройти дай.

Надеяться на то, что отвалит так просто, нет смысла, да? Он же тугодум явно, не понял даже после того, как получил коленом между ног. А удар у меня сильный, я точно знаю, я в зал регулярно хожу. Но, видимо, надо было сильнее. И по голове.

— Не могу я, Неженка, понимаешь? Вижу тебя, и сердце заходится, даже дышать тяжело.

— Тогда советую посетить кардиолога. — Я злюсь и хмурюсь, а потом разворачиваюсь и обхожу машину и Егора прямо по клумбе. Благо снег, и никаких цветов я не растопчу, но увидел бы наш охранник — в живых меня уже не было бы. Егор вслед кричит, что я красивая, а мне плакать хочется от такой несправедливости. Почему эти мужики считают, что имеют право пользоваться девушками, как вещами? Я прекрасно видела многие его отношения, я слышала рассказы однокурсницы о том, как он бросил ее сразу, как только переспал, я видела, как они смеются над девчонками со своими друзьями и заигрывают с каждой второй. Я верила в любовь, правда верила, пока ее не растоптали и не выкинули в окно, еще и грязью облив. И сейчас, когда я могла бы начать верить в нее снова, влюбиться и утонуть в нежности, на пути стоит тот, кто окончательно эту веру в любовь добивает.

Хорошо, что ему хватает ума не ехать за мной. Я спокойно иду к остановке, сажусь на автобус и еду к бабушке, чтобы есть пирожки с повидлом и не думать ни о каком придурке-хоккеисте.

Лиза

Мне холодно! Иду, руки в карманы засунула, и надеюсь не поскользнуться, чтобы еще и нос не разбить. Пока топаю, в голове прокручиваю заклинания по призыву весны и тепла, а в мыслях уже представляю, каким тоном Лиска будет вечером ворчать мне в трубку на Егора. Вот пристал к ней как банный лист. И нашел к кому! К Нежновой, которая всех бабников, козлов и просто кретинов после своего бывшего на дух не переносит.

Наивный Колосов действительно надеется заполучить мою подругу? Он может получить от нее в нос пару раз и еще раз между ног, это вот точно. Большее — вряд ли.

Иду, задумываюсь, чувствую, как от мороза покалывает не скрытый тканью шарфа нос, и подпрыгиваю от резкого и неожиданного сигнала машины позади себя. Да твою же мать…

Савельев сидит за рулем, наполовину высунувшись в окно, и курит, выпуская сигаретный дым кольцами. Спортсмен хренов. Я стараюсь не обращать внимания на едущую рядом машину, но этот придурок снова сигналит, и я снова подпрыгиваю, чуть не навернувшись в снег. Это финиш.

— Да какого хрена? — Я разворачиваюсь изо всей своей никакой силы бью ногой по колесу, на что этот идиот только ухмыляется. — А если бы я опять упала? На другую руку или сломала бы эту, ушибленную? Отвали от меня, Савельев, от тебя одни проблемы, меня уже, без шуток, тошнит при виде тебя.

Ухожу, но с короткими ногами делаю это слишком медленно по сравнению с его машиной. Он едет рядом, смотрит на меня из окна и молчит, скотина, так раздражающе, что у меня начинает кипеть все нутро.

Пожалуйста, Гаврилова, держи себя в руках, просто держи.

— Я просил написать лекарства, — вдруг оживает дылда, видимо надеясь, что я буду продолжать диалог. Ага. Иду, молчу, осторожно ступая по скользким дорожкам. Надо пойти в церковь поставить свечку за тепло, вдруг поможет? Я уже во что угодно поверить готова, хоть в бога, хоть в танцы с бубнами и шаманские обряды. — Гаврилова, я с тобой разговариваю.

Нет, ну это вообще наглость уже…

— Я знала, конечно, что ты кретин, но не думала, что настолько. Нажимай педаль своей машинки и шуруй отсюда, длинный, пока я тебе камень в лобовое не кинула.

— Какая ты злючка, — говорит он насмешливо, а я мысленно хлопаю себя по лбу. Где я, деловая такая, собралась камни под снегом искать? Машина за мной не едет, вопли Артема я тоже не слышу, и, как только расслабляюсь, рядом со мной вырастает эта шпала, только теперь без машины и сигареты. — Я сказал, что оплачу лекарства. Ты руку ушибла из-за меня.

— А ты сейчас из-за меня голову ушибешь. Савельев, я сто раз сказала, что мне от тебя ничего не надо. Лекарства сама в состоянии купить, мне не три года.

— А выглядишь на три. — Он смеется, а у меня от нервов мурашки вокруг пупка бегают. Давно меня так никто не раздражал, как этот самоуверенный длинный козел.

— Зато мне не надо пригибаться, чтобы… — Чтобы проходить в дверные проемы, хочу сказать я, но кретин меня перебивает, заставляя злость литься по венам.

— Да ну, пригибаться придется все равно, спина устанет. Я тебе подушечку под колени подложу чтобы повыше было.

— Ты придурок. — Я не хочу больше ничего говорить и вообще ему отвечать. И знать, что шутку я оценила, ему вообще необязательно. Я хмурюсь от боли в руке, но старательно это скрываю и радуюсь, когда вижу аптеку. Нужно выпить таблетку прямо сейчас, иначе притворяться, что у меня ничего не болит, я больше не смогу.

Савельев заходит за мной, молча стоит в очереди из трех бабок и даже усмехается, когда одна из них ругается с фармацевтом. Он просто находится рядом, копается в телефоне, но, когда мне отдают мои лекарства, подносит свой телефон