с сестрой особой нежности не испытывали. Однако мы, в отличие от Нади, не были обделены любовью своих родителей, поэтому ей нисколько не завидовали.

Тетя Вера была откровенно плохой хозяйкой, если судить по качеству питания семьи. Однако дядя Коля любил свою жену, несмотря ни на что. Тетя Вера спровадила дочку к родителям в село, а сама либо готовила редко, либо вообще ничего не готовила. Поэтому они жили впроголодь. Мама сочувствовала дяде Коле, но она не могла, конечно, приглашать его столоваться постоянно. Зато в тех случаях, когда ей случалось пересолить блюдо, приглашали Николая, и тот съедал все до крошки.

При всем при том жили Брыжаки значительно богаче нас. Их квартира была хорошо обставлена мебелью. В ней был холодильник, это в начале пятидесятых, и даже черно-белый телевизор. В телевизоре мы не очень нуждались, потому что передачи велись только на венгерском или чешском. Вещания на русском языке в Закарпатье не было вплоть до нашего отъезда. Что касается холодильника, то у нас его не было не только в Мукачево, но и все время жизни в Светловодске, аж до моего отъезда в институт.

Помню, еще когда мы приезжали в отпуск в Закарпатье, у дяди Коли уже был мотоцикл. Мне запомнился один случай. Мы загостились в Мукачево и опоздали на последний автобус, идущий в Русское. Решено было добираться на мотоцикле. Отец был прилично пьян, иначе он не пустился бы на подобную авантюру. Он сажал меня к себе за руль, а маму на багажник, но мы раз за разом падали, то просто на асфальт, а то в глубокий кювет. Чем закончилась эта история я не помню, но все остались живы. Скоро дядя Коля вместо мотоцикла купил машину, на которой, я не помню, чтобы он катал кто-либо из нас. Зато отлично помню, что, когда в Мукачево приезжал брат бабушки Константин Артемович с женой, дядя Коля возил москвичей по всему Закарпатью.

На моей памяти бабушка Клава была полная с круглым лицом и толстым кончиком носа, таким же, как у своего брата, а дедушка Тося был худой и горбоносый — настоящий казак с острова Хортица, откуда он был родом. Когда я был совсем маленьким, я застал дедушку, работающим кондуктором на автобусе. Он ездил на большом кургузом автобусе. Я встречал его вместе с бабушкой и называл марку автобуса:

— «Тат-ра».

Потом дедушка работал инструментальщиком в автопарке. Бабушка рассказывала, что в молодости дедушка был шофером и возил в революцию красных комиссаров. В мирное время он стал слесарем высшей квалификации — лекальщиком. Бабушка Клава работала кассиром в большом гастрономе. До войны и во время войны они жили в Запорожье, а потом начались скитания, о причине которых со мной никто и никогда не разговаривал. Пока я был маленьким, я довольно часто бывал у дедушки с бабушкой, а потом, когда пошел в школу, бывал у них все реже и реже. Но иногда меня тянуло к ним. Тогда я просто шел в село пешком. Для меня пройти десяток километров никогда не составляло труда. Несмотря на то, что дорога шла по прямой, идти по ней было интересно. По обочинам дороги росли черешни и грецкие орехи, а на каждом перекрестке дорог стояли столбы с распятием. Я заходил в знакомый дом, здоровался, а в скором времени отправлялся обратно. Как правило, мне давали денег на дорогу, поэтому в Мукачево я добирался гораздо быстрее.

Село Плоское

Каждое лето, едва мы переехали в Закарпатье, родители отправляли меня в пионерский лагерь. На одну, на две смены, а то и на все три. Так что я успел как следует впитать в себя «дух» пионерлагеря тех времен.

Как правило, это был пионерлагерь в селе Плоское, который был закреплен за автобусным парком, где работали отец и мама. Правда, по одному разу я был в лагере «Поляны» и, кажется, «Онокавцы», но первый не оставил о себе ярких воспоминаний, а во втором я проломил себе голову, катаясь босиком в бассейне, из которого накануне спустили воду.

В свои первые смены я попадал в самый младший отряд. В нем были еще дошколята, которые по ночам «ловили рыбу». Это был эвфемизм, обозначающий, что после этого простыни «рыбаков» вывешивались на просушку. Однажды на веревочке сушилась и моя простыня, но только один раз. Лагерь «Плоское» размещался в сельской школе, из классов которой на лето убирали парты и собирали кровати. Здание школы было одноэтажным. Под шиферной крышей в несколько слоев лепились ласточкины гнезда. Все дни моего пребывания в лагере были наполнены ласковым щебетанием взрослых и малолетних касаточек. Но я не видел ни одного разбитого такого хрупкого на вид гнезда и не видел ни одного случая гибели птенца или взрослой ласточки.

Утро начиналось с хрипловатых звуков горна, после чего все отправлялись к умывальникам и на линейку. В столовую отряды также направлялись строем под мелодию со всем известными словами:

«Бери ложку, бери хлеб, и садись-ка за обед».

И дальше:

«Нету ложки, нету хлеба — оставайся без обеда!!

На завтрак часто подавали манную кашу, щедро посыпанную порошком корицы. Мама корицей никогда не пользовалась, поэтому мне запомнилась эта каша, как характерная для лагеря. Больше ничего непривычного в лагере не подавали. Из взрослых в лагере были только воспитатели и повара. Всю остальную работу выполняли дежурные, которые назначались по очереди из старших отрядов. Из младших отрядов дежурных назначали только для посильных для дошколят обязанностей.

Мне запомнилось только дежурство у въездных ворот лагеря. Машин тогда было еще мало, так что открывать ворота приходилось только пару раз за дежурство. Гораздо большая нагрузка ложилась на дежурных по столовой. Им нужно было не только разносить блюда, но и убирать, и мыть посуду, чистить картошку и обеспечивать кухню водой. С водой был связан инцидент, который мне особенно запомнился.

Воду нужно было носить из соседнего ручья, весело журчавшего в метрах ста от лагеря. Однажды ребята из вечерней смены решили облегчить себе жизнь и, чтобы не ходить на ручей, набрали воду из колодца ближайшего к лагерю селянина. На ужин чай, который нам подали, пить было просто невозможно. Дело в том, что вода в колодце была минеральная, как говорили местные — «квасова», почти непрозрачная и желто-зеленая. А в соседнем ручейке она была чистая и очень вкусная. Немного выше по течению стояла старинная, но еще работающая мельница. Ее тяжелое колесо приводилось в движение напором воды, которая подавалась