распростершаяся без сил на полу, едва слышно выдохнула:

— Нет, спасибо.

— У меня предложение,— объявила Лини.— Коньяк пусть будет мужчинам, а нам — по кусочку сахара.

— Ну что ж, сделка выгодная.

С некоторой торжественностью Отто извлек из кармана бумажный кулечек и дал каждой из женщин по два куска сахара.

— Вы так к нам добры,— тихо проговорила Клер и сунула в рот оба кусочка сразу.

— Когда-нибудь вы мне отплатите тем же. Хотите еще по ломтику колбасы?

— Лучше сбережем,— решила Лини и, пристроившись возле Клер, принялась массировать ей ногу.

Мужчины расселись на полу, и бутылка пошла по кругу.

— Каждому только по глотку, идет? — предупредил Отто.

— Ой, до чего сахар вкусный! — вздохнула Клер.— Еще раз спасибо. Какой прекрасный был сегодня день — поели, умылись... И ни собак, ни охранников, ни поверки. Сон какой-то.

— Только бы нам от этого сна не пробудиться,— с нервным смешком сказал Отто.

Лини вытащила из кармана свои два кусочка сахара и стала совать их Клер в руку.

— Не надо,— запротестовала та.

— Ну вот, а сама отдала мне половину своей похлебки!

— А башмаки?

— Ты это о чем?

— Да о твоем подарке ко дню моего рождения. Ведь ты, должно быть, всю ту неделю отдавала за него половину своей пайки!

— Вот еще, целую бухгалтерию развела.— Потом вполголоса: — Клер, сахар тебе необходим. Должны же мы тебя подкормить.

И Клер не стала спорить. На этот раз она грызла сахар мелко-мелко, смакуя каждый сладкий осколочек, каждую крупинку.

— Неплохо бы здесь остаться,— сказал Отто.— Рамы двойные — обратили внимание? Мороз, правда, градусов пятнадцать, но тут мы бы не замерзли.

— Все зависит от того, удастся ли раздобыть еду и нет ли поблизости немцев,— ответил Норберт.— Мы оставили следы на снегу, вот что плохо.

Андрей сразу же поднялся, подошел к широкому, в треть стены, окну и стал у косяка — так, чтобы снаружи его не было видно. Оглядывая поле, он что-то рассеянно напевал себе под нос.

— Что вы поете? — поинтересовалась Клер.

Ответа не последовало.

— Туг на ухо, ясно,— прошептала Лини и растянулась рядом с Клер.— Что-то я выдохлась. Растирать тебе ноги — работа не из легких, надо полежать немножко.

— Ну конечно. Помнишь то чудесное облачко?

— Оно так и стоит у меня перед глазами.

— Ну и любуйся на него. А я лучше буду глядеть в витрину гастрономического магазина у нас в Амстердаме. Нет, передумала. В витрину кондитерской — на торты!

4

Прошло около часа, и Норберт, сменивший у окна Андрея, сообщил, что возвращается Юрек. Тот вошел, растирая замерзшие уши и улыбаясь своей ослепительной улыбкой.

— Нам очень сильно везет,— радостно объявил он.— Захожу до первого дома, да-а? Хозяина звать Кароль. Сперва тот Кароль ничего не говорит, он осторожный. Требует — покажи номер, тебе же его накололи в Освенциме. Говорю ему: до лагеря я был партизан. Тут он делается добрый, но все равно спрашивает дальше. Много всего спрашивает. Потом уже поверил и говорит: буду вам помогать сколько смогу. О, то есть настоящий патриот!

Сперва раздался дружный вздох, словно во время рассказа Юрека никто не осмеливался дышать, потом все обрадованно зашумели.

— Да ты просто чудо! — воскликнула Лини.

А Норберт хлопнул Юрека по плечу:

— Никому из нас этого бы в жизни не провернуть!

— Он даст нам еду,— оживленно продолжал Юрек.— Сам он есть бедный человек, он будет ходить до соседей, собирать что можно.

— А если мы тут останемся, это не опасно? — спросил Андрей.

-— Опасно? Не-е-т! В деревне немцев нету. Она совсем маленькая, та деревня. После жатвы немцы до них не приходили ни разу.

И Юрек рассказал, что крестьянин поставил два условия: не зажигать огня и не выходить из помещения — никому, кроме Юрека, а его он в случае чего выдаст за родственника. Как видно, Кароль не очень доверяет кому-то из соседей. Обнаружат немцы беглецов — всей деревне несдобровать. А значит, если их заметят, кто-нибудь может просто из страха донести в гестапо, в Катовице. Это единственная опасность.

— Выходит, мы тут спокойненько просидим до прихода русских! — обрадовался Отто.— Юрек, ты награждаешься золотой медалью... Медалью за... Сам не знаю за что.

— А теперь я опять иду до Кароля,— объявил Юрек.— Его сестра готовит нам ужин.

— Как, снова будем есть? Ведь совсем недавно поели,— блаженно проговорила Клер.— Нет, мы из Освенцима попали прямо в рай.

— Погоди-ка,— остановил Норберт Юрека.— Спроси Кароля, не найдется ли у него какой-нибудь одежды для Лини.

Юрек кивнул.

— И вот еще что,— попросила Лини.— Не мог бы ты принести нам воды помыться?

— Ой! — оживилась Клер.— Может, у него и кусок мыла найдется, как вы думаете?

— И хорошо бы парочку одеял,— добавил Отто.

Юрек расхохотался.

— О, то есть просто бедный крестьянин, то не есть универсальный магазин в Варшаве! Но я попрошу. Там видно будет.

Все притихли. И он вышел.

5

Кое-кому из беглецов уже думалось о доме, о близких, о родном городе. Только существуют ли они еще — родной дом, близкие, родной город?

«Не разрушен ли Росток?» — вертелось в голове у Норберта.

«Там ли еще Йози? — спрашивала себя Лини.— Вдруг я вернусь в Амстердам целая и невредимая, а он...»—Она не позволяла себе об этом думать.

Молчание нарушила Клер, заговорившая с Андреем по-русски. Она спросила его о самом для них важном: скоро ли русская армия будет здесь? Андрей пожал плечами: кто знает? В последние месяцы наступление развертывается стремительно. Может, до прихода русских остались считанные дни, может, их задержат неделю-другую на нынешних позициях, а может, они начнут наступать на других участках фронта и здесь окажутся лишь через несколько месяцев.

Клер перевела его слова остальным. Не такой ответ хотелось бы им услышать...

— Ну а орудия, что мы недавно слышали, они далеко? — спросил Норберт.

— Километров двадцать — двадцать пять. Но это немецкие, а русские очень, очень дальше.

— Раз так, будем здесь жить-поживать, пока не явятся русские,— весело объявила Лини.— Вот и хорошо! Клер, давай-ка примемся за другую ногу.

К женщинам подошел Отто: в одной руке колбаса, в другой —