Он направился к Стюарту, который, увидев его, поспешно отвернулся к шатрам, где участники готовились к состязаниям. Лайонел ускорил шаг.

– Лорд Нилсон, на два слова.

Стюарт, казалось, поколебался, прежде чем остановиться.

– Ну? – неприветливо буркнул он.

– Скорблю о вашем проигрыше, – мягко заметил Лайонел. – Но может, вам ни к чему так открыто жертвовать собой?

Стюарт уставился на него. В аквамариновых глазах боролись неприязнь и страх.

– Вы это о чем?

– Может, вам следовало бы оказать немного больше сопротивления Филиппу, даже во имя достижения цели, – бесстрастно пояснил Лайонел, глядя в сторону ристалища.

– И что это изменило бы? – вскинулся Стюарт. – Я всего лишь подчиняюсь приказам.

– Да… да, ваша преданность достойна восхищения, – так же безразлично продолжал Лайонел. Лицо Стюарта залил гневный румянец. Брезгливо-пренебрежительное отношение со стороны собеседника было очевидным, хотя они даже не обменялись взглядами.

– Но было бы осмотрительнее воздержаться несколько дней, – пробормотал Стюарт.

Лайонел медленно повернул голову.

– Почему?

Стюарт почти бессознательно опустил руку на рукоять шпаги. От лица отхлынула краска.

– Появились затруднения… то есть возражения.

– Возражения? Но какие? Она ничего не сознает.

Лайонел говорил очень тихо, не спуская глаз с красивого лица собеседника.

– Кое-что все-таки сознает, – с трудом вымолвил Стюарт. – Да это и немудрено.

Лайонел продолжал рассматривать его. Жесткий взгляд немного смягчился. Этот человек терпит невыносимые муки. Да и поделом ему, решил было Лайонел, пренебрежительно поморщившись, но тут же смягчился снова. Положение Стюарта Нилсона ужасно. И хотя Лайонел Аштон был уверен, что скорее умрет, чем согласится на подобные условия, не ему бросать первый камень!

– Я передам ваши слова и посоветую подождать, пока появятся хоть какие-то признаки, положительные или отрицательные, – кивнул он и увидел неприкрытое облегчение в синих глазах Стюарта. – Скоро все определится… в ту или иную сторону. Вы меня поняли?

– Да. Постараюсь проследить.

– Не сомневаюсь, – сухо обронил Лайонел. – Желаю вам доброго дня, лорд Нилсон.

Он поклонился, и Стюарт ответил той же любезностью. Однако не пошевелился, оставшись на месте, среди суеты и шума, в толпе участников турнира, хлопотливых оруженосцев, проворных пажей, озабоченных конюхов, в атмосфере конского пота и навоза. Только остро ощутив взгляды, бросаемые в его сторону, участливые, любопытствующие, откровенно враждебные, Стюарт покинул шатер. При этом он ни разу не повернул головы.

За шатром лошади рыли землю копытами, вскидывали головы, ржали, пока с них снимали усыпанную драгоценностями сбрую. Огромные, великолепные создания, опасные, бесстрашные, своевольные, – предназначенные, чтобы нести в битву тяжеловооруженного всадника.

Стюарт остановился у своего скакуна, сравнительно спокойно стоявшего у колоды с водой под присмотром двух дюжих конюхов. При виде хозяина животное подняло голову. Стюарт почти ощущал его укор. С конем плохо обошлись. Он привык к победам, аплодисментам, одобрительным крикам. До сих пор ему не приходилось с позором покидать поле битвы.

Конь злобно ощерился, очевидно, не желая, чтобы его гладили. Но даже в самые спокойные минуты его было трудно назвать смирным, поэтому Стюарт и не попытался его коснуться.

– Проверьте щетки на ногах и дайте ему теплой запарки, – велел он конюхам и направился по узкой утоптанной тропинке, вьющейся за трибунами, которые ограждали ристалище. Тропинка привела его в парк. Здесь мирно журчали фонтаны, а воздух наполняли сладостные ароматы роз, лаванды и сирени.

Услышав звуки настраиваемых инструментов, Стюарт зашагал в самый центр, где на расстеленных на траве гобеленах расположилась небольшая компания придворных. Между ними сновали пажи с кувшинами тонкого рейнвейна и серебряными блюдами, нагруженными засахаренными фруктами и соблазнительными пирожными и тарталетками. В стороне, под раскидистыми ветвями темно-пунцового лесного бука, расселись музыканты. Стюарт остановился и устремил взор на юношу, игравшего на лире. Немного послушав, он взял у пажа кубок, рассеянно выбрал тарталетку с гусиной печенью и беконом и, увидев, как один из приятелей манит его к себе, уселся рядом, на раскинутый у фонтана гобелен.

– Плохой день, – лениво заметил приятель.

– Да, – коротко бросил Стюарт.

– Не стоит оскорблять наших испанских гостей, – продолжал собеседник.

– Не стоит.

– Сначала, вне всякого сомнения, неизбежны некоторые недоразумения, но потом все минует… все уляжется.

«Главное, чтобы это не повторилось», – хотел сказать Стюарт, но благоразумно промолчал. Враждебно настроенные к испанцам англичане могут простить один промах. Но не более того. А уж о всяком проявлении дружеских чувств или, того хуже, пресмыкательства и говорить не стоит. Его самого передернуло от омерзения!

Стюарт снова взглянул в сторону музыкантов. На того, кто играл на лире, нагнув над инструментом темную голову и не отрывая глаз от перебиравших струны пальцев. Если он и знал о присутствии Стюарта, то не подавал виду. Впрочем, так всегда бывало, когда играл Гейбриел, обладавший способностью целиком погружаться в музыку.

Отвращение горькой желчью снова обожгло горло, и Стюарт, отшвырнув недоеденную тарталетку, выплеснул остатки вина на траву. На гобелене появились темные пятна, по какое ему до этого дело?

– Что тебя терзает, Стюарт? – встревожен но спросил приятель.

– Ничего. Вспомнил, что обещал встретиться с женой.

– А, пылкая леди Пиппа, – заметил тот с плотоядной улыбкой. – Поверь, друг мой, многие мечтали бы оказаться на твоем месте.

Слова «в твоей постели» не были произнесены, но намек получился достаточно ясным.

Стюарт изобразил некоторое подобие довольной улыбки, как от него и ожидалось, и, пробормотав слова прощания, удалился.

Гейбриел на мгновение поднял голову и посмотрел вслед уходившему.

Пиппа сидела в спальне у открытого окна. Пяльцы с начатым вышиванием лежали на коленях. День уступил место вечеру, но солнце все еще грело, а жужжание назойливой пчелы убаюкивало, успокаивало… Все тело было исполнено томной неги, как будто ее опоили. Тяжелые веки сами собой опускались.

Из дремоты ее вывел стук двери. Пиппа удивленно моргнула, пораженная не только самой мыслью о том, что она способна спать в такое время суток, но и неожиданным появлением мужа.

– Я думала, ты все еще на турнире, – заметила она.

– А я видел, как ты уходила, – зло процедил он. – Как я понимаю, не в силах вынести поражения мужа?