– Понимаю. Туда уже заглядывали местные оперативники, да? Например, майор Проценко.

– Нет, наши заозерские оперативники здесь не были, – отвечал режиссер. – Мы решили, что это кто-то из поклонников Лены.

Гуров резко остановился, пристально посмотрел на своего спутника и спросил:

– Вы хотите сказать, что кто-то устроил обыск в уборной погибшей актрисы?

– Почему обыск? Знаете, завзятые театралы бывают очень любопытны.

– А вы сообщали об этом факте в полицию?

– Нет, мы не стали. – Буров пожал плечами. – Не придали этому такого значения.

Сыщик только головой покачал.

– Просто поразительная беспечность, – сказал он. – Сейчас, когда важна любая информация, вы молчите о таком событии! Давайте скорее туда.

Они прошли мимо нескольких закрытых дверей и одной открытой, потом остановились перед нужной. Буров достал ключ, отпер ее. Режиссер и сыщик вошли в уборную погибшей актрисы.

Главное место в этом помещении занимали большое зеркало со столиком и удобное кресло. Кроме того, в уборной стояли диван и два больших шкафа.

Когда-то это помещение, наверное, выглядело уютным и удобным. Но сейчас в нем царил беспорядок. Предметы, находившиеся на столике, были свалены в кучу, некоторые тюбики и баночки валялись на полу. Там же лежали и вещи, выброшенные из шкафов. Это были платья, пальто, плащи, шляпы разных фасонов и размеров, еще какие-то предметы дамского гардероба.

Гуров, глядя на этот бардак, только головой покачал.

– Вы говорите, что это мог сделать какой-то поклонник Прокофьевой? – сказал он. – Странное у вас представление об этих людях. Скажите, а кто первый обнаружил, что в ее уборной кто-то побывал?

– Кто обнаружил? – Буров задумался. – Кажется… да, это была подруга Лены, Оля Мерцлина. Она не актриса.

– Я знаю, она театральный художник, – сказал сыщик. – А когда это случилось?

– Когда? – Режиссер задумался. – Вчера, может быть. Нет, скорее позавчера. Да, точно, это случилось позавчера.

– Но это было уже после смерти Прокофьевой?

– Да, мы узнали эту ужасную новость еще три дня назад. А на следующий день стало известно и об этом.

– Где я могу видеть Олю Мерцлину?

– Затрудняюсь сказать, – отвечал режиссер. – Она приходит в театр не так часто. Обычно чтобы получить заказ на новую постановку или с уже готовыми эскизами декораций. А так она дома работает. Я могу дать вам ее телефон.

– Да, диктуйте номер, – сказал сыщик.

Режиссер продиктовал номер сотового телефона. Гуров записал его, но звонить не стал.

Вместо этого он спросил Бурова:

– Но ведь вы сами уже бывали здесь после смерти Елены, не так ли? Видели этот погром?

– Да, Оля сразу меня позвала, – подтвердил режиссер. – Я пришел, поглядел.

– Все было так же, как и сейчас? Или здесь кто-то успел побывать после вас?

– Нет, кажется, никто, – отвечал Буров. – Когда новость об этом обыске, как вы его называете, разнеслась по театру, сюда сбежалось несколько человек. Они заглядывали в дверь, обсуждали это происшествие. Но после этого я дверь запер. Ключи от всех уборных имеются только у меня и у самих актеров.

– Понятно. Тогда будьте так любезны, выдайте мне ключ от этого помещения.

Режиссер, ни о чем не спрашивая, снял со связки ключ от уборной погибшей актрисы и отдал его сыщику.

Они оба вышли из уборной, Гуров запер дверь, достал телефон и позвонил майору Проценко.

– Приветствую, майор, – сказал он, когда оперативник откликнулся. – Я сейчас нахожусь в театре. Скажи, ты знаешь, что позавчера кто-то проник в театральную уборную Прокофьевой и устроил там обыск?

– Обыск?! – удивился майор. – Нет, я не в курсе. Мне ничего не сообщали.

– Ну так вот я тебе об этом сообщаю, – сказал Гуров. – Срочно пришли сюда бригаду криминалистов, пусть все проверят, снимут отпечатки, если таковые тут есть. Я некоторое время еще буду здесь. Ключ от уборной у меня. Давай, действуй! – Лев Иванович выключил телефон и сказал режиссеру: – Спасибо за помощь. Я вас больше задерживать не буду, с актерами познакомлюсь сам.

Сыщик дождался, когда режиссер уйдет, повернулся и направился к уборной, в которой раздавались голоса нескольких человек. Здесь он обнаружил двух молодых актеров. Как выяснилось в ходе дальнейшей беседы, одного звали Николай Климук, а другого – Никита Ганчук.

Впрочем, кроме фамилий, больше ничего похожего в этих двух молодых людях не было. Николай был красив, улыбчив и вполне годился на роли женихов и вообще привлекательных молодых людей. Никите с его суровой внешностью больше подошли бы роли злодеев или, наоборот, сыщиков.

Узнав о том, кто такой Гуров и зачем он явился в театр, оба стали серьезны. Было заметно, что они любили свою погибшую коллегу и были потрясены ее смертью.

Тогда Гуров спросил, знают ли они, кто проник в уборную погибшей актрисы. Молодые люди одновременно пожали плечами. Нет, этого они не знали.

После этого Лев Иванович задал следующий вопрос: не видели ли они в последние две недели в театре незнакомого человека, который без видимой цели шатался бы возле уборной Елены Прокофьевой?

Улыбчивый Николай ответил, что такого подозрительного типа он вроде бы не встречал.

А Никита чуть подумал и сказал так:

– А знаете, ведь и правда был тут такой человек. Дней десять или двенадцать тому назад я его встретил в нашем коридоре. В театр часто забредают посторонние личности, друзья артистов, начинающие драматурги, просто поклонники. Но этот субъект не походил ни на того, ни на другого, ни на третьего.

– На кого же он в таком случае походил? – спросил Гуров.

– Да на алкаша он походил, если честно, – отвечал суровый Никита. – Такой типичный работяга, только одет очень плохо, в каких-то обносках. Я его, естественно, спросил, что он тут делает. Он сказал, что пришел наняться рабочим сцены. Я сказал, что тогда нужно идти к директору, на второй этаж, а тут ему делать нечего. Вот он и ушел. Правда, перед этим посмотрел на меня как-то странно.

– А что было в этом взгляде такого странного? – поинтересовался Гуров.

Тут коллега Никиты, красивый Николай, философски заявил:

– Каждый человек по-своему странен.

Никита при этих словах скривился, а на вопрос Гурова ответил так:

– Он смотрел как человек, который решает, жить мне еще или уже хватит. Словно это от него зависело.

– Очень интересное определение, – сказал Гуров. – Вы смогли бы описать этого «рабочего сцены»?

– Наверное, мог бы, – сказал Никита. – У меня память хорошая. Он был на вид лет сорока или даже пятидесяти, среднего роста, почти лысый. Глаза черные, чуть прищуренные.

– Во что был одет этот человек? Пиджак, рубашка?

– Нет, никакого пиджака на нем не было, – заявил молодой актер. – Вообще мне трудно сказать, во что он был одет. Какое-то рванье. Куртка какая-то старая, брюки рваные. На ногах старые кроссовки цвета грязи.

– У вас, я вижу, действительно хорошая память, – сказал Гуров. – Сейчас сюда приедет группа криминалистов. Они будут осматривать уборную Елены Прокофьевой. Потом, когда закончат эту работу, вам надо будет проехать с ними в управление, чтобы мы могли по вашему описанию составить фоторобот этого неизвестного типа.

– Вы что же, думаете, что этот человек?.. – медленно произнес Никита. – Что это нужно для расследования убийства Лены?

– Пока не знаю, – ответил сыщик. – Но