бы не сработал, даже если бы его тогда не отобрали. Светлому эльфу отчаянно хотелось ответить, но жестоко вбитые в сознание правила поведения при хозяйке заставляли его молчать, и даже не смотря на то, что память подсказывала ему, что с Наей можно говорить, он не мог пересилить себя и продолжал смотреть в пол. Даже просто мельком глянуть на женщину было сложно: «раб не имеет права поднимать голову» — диктовал ему испуганный внутренний голос.

Ная же мягко коснулась щеки Лиаса, чтобы хотя бы встретиться с ним взглядом, но тот только послушно последовал за её движением, приподняв лицо, и так и не решившись на зрительный контакт.

Зелёные глаза потускнели, золотые волосы обстригли по плечи, тёплый оттенок кожи сменился на молочно-белый то ли из-за отсутствия солнца, то ли из-за того, что пища, которая была под землёй, светлому эльфу не подходила, или его просто нормально не кормили — всё это и его поведение тряпичной куклы рвало женщине сердце, и она с трудом себя сдерживала, чтобы не сгрести его в охапку и не разрыдаться. Когда она видела его последний раз, он был упрямым и своенравным, в нём читалась природная сила, его яркие глаза светились жизнью и эмоциями, он спорил с ней, постоянно упрекал её в дурном нраве, читал морали, хотя иногда сам чуть ни дрался с Ираном и Асином, он по полночи болтал ни о чём с Кьяром, смеялся и шутил с её отрядом, он был живым воплощением солнечного света и весеннего ветра — именно таким его помнила Ная. И этот контраст придавал тому, что она теперь видела перед собой, жестокой извращенной трагичности, от которой хотелось то ли болезненно выть, свернувшись клубком, то ли мстить и убивать.

Предводительница перевела светлого эльфа на ковёр у кровати и заставила сесть, опустившись следом и снова сжав его ладони.

— Ты помнишь меня? — спросила она.

Лиас смотрел на её пальцы, но всё так же молчал. Ная всё же не выдержала и прижала его к себе. Это было невыносимо: его дерзость, энергичность, лёгкость — всё исчезло. Раньше он говорил, даже когда его никто не спрашивал, а теперь она не могла вытащить из него ни единого звука. — Не так мы должны были встретиться… Лиас, я не знаю, что тебе пришлось пережить, но, клянусь, я сделаю всё, что смогу, чтобы больше ничего из этого не повторилось. Теперь ты — мой светлый эльф. Даже не так. Теперь ты свободен. Обещаю, я сниму этот проклятый ошейник, как только мы завтра отойдем от Ортарэля. Мы с ребятами проводим тебя обратно на поверхность. Больше никто тебя не тронет, и ты никогда больше не увидишь это место.

Лиас так ничего и не сказал, но неожиданно даже для него самого по его щекам потекли слезы. Постепенно беззвучный плач перешёл в рыдания. Пальцы светлого эльфа больно сжались на плечах Наи, но сейчас она стерпела бы от него всё что угодно. Она вспомнила: Лиас так замолкал, только когда был напуган — он молчал в их первую встречу, он молчал, когда его чуть не поймала Цира.

— Всё хорошо. Теперь всё будет хорошо. Ты — мой светлый эльф — я никому тебя не отдам, обещаю, — Ная шептала ему на ухо, слегка покачиваясь.

Она дотянулась до своего пояса с оружием, брошенным ей на кровать, ещё когда она только вернулась с ужина, и, вытянув ремень, выжгла на нем своё имя и герб Дома Лияр. Затянула ремень на своей шее, она снова обратилась к светлому эльфу:

— Смотри, мы с тобой в одном положении — ты можешь со мной говорить.

Конечно Лиас понимал, что это просто трюк, чтобы обмануть его сознание, но это всё равно сработало — так было проще.

— Спасибо, — едва слышно выдохнул он.

— Слава Богам, — Ная почувствовала небольшое облегчение: по крайней мере теперь она знала, что говорить светлому эльфу мешала только рабская выучка.

— Ты же знаешь, что я ничего плохого тебе не сделаю, — она продолжала гладить его по волосам, — я тебе не хозяйка. Я была твоим другом, помнишь? Им я остаюсь и сейчас…

Лиасу было очень сложно осознать то, что она говорила. Он слышал её слова, но он уже знал, что верить нельзя никому и ничему. Его столько раз обманывали, что вся его доверчивость давно разлетелись на мелкие осколки, оставив после себя только боль разочарования и чувство несправедливости. Светлый эльф помнил Наю, но он уже не мог просто так ей открыться, хотя забытые чувства твердили ему, что ему нужен хоть кто-то, кому можно верить. За шесть лет в этом ужасном месте, полном лжи, коварства и жестокости, он совершенно потерял себя, из него просто выбили все эмоции, желания и чувство собственного достоинства. Его приучили быть рабом, а теперь кто-то снова просил его вспомнить о том, кем он был раньше. Невыносимая боль смешанная с отчаянием запечатанная глубоко в его сердце рвалась наружу слезами. Его душил страх, ведь ему было запрещено так себя вести, но присутствие Наи заставило вырваться наружу все его скрытые от всего мира страдания, и он ничего не мог с собой поделать. Слишком долго всё это копилось внутри него, слишком много всего случилось. Возможно он смог бы сдержаться, но на её прикосновения отзывалось его тело, лишая его возможности сопротивляться нахлынувшим эмоциям: пробудившаяся тёмная метка её энергии жила своей жизнью, выворачивая наизнанку всё его существо. Эта магия стремилась очистить и уничтожить всё лишнее, всё чего не должно было быть. Лиаса словно рвало на части: его опыт последних лет говорил ему, что никому нельзя верить, каждый в итоге причинит боль и бросит в бездну насилия и моральных пыток, никто не поможет, никому на самом деле нет дела до того, что он живое существо, и в то же время проснувшаяся в теле память глушила страх и заставляла искать защиты в руках женщины, которая уже однажды спасла его. Едкая, болезненная надежда вгрызалась в израненное сердце, твердя, что всё ещё может измениться, что кошмар ещё может закончиться. Но в то же время ему было страшно. Страшнее, чем когда бы то ни было раньше: если слова Наи окажутся ложью, это сломает его окончательно. У него и так ничего не осталось, кроме крохотной частички её