– Я этого тоже не могу понять. Ведь командование писало, что после взрыва в госпитале никто не выжил. Тогда откуда у него этот шрам? Я уверен на все сто процентов, операцию на шее вашего подопечного делал именно мой сын.

– А Вы уверены в том, что его оперировал именно Герхард.

– В этом нет сомнения, оперировал его именно Герхард. Видимо ответ нам может дать этот человек, если конечно выживет. Состояние его очень тяжелое, он слишком слаб.

Доктор, осмотрев больного, понимал, шансов практически не было, только чудо могло его спасти. Раны воспалились, тело ни на что не реагировало. А высокая температура еще более усугубляла его и без того тяжелое состояние. Он был почти в агонии.

Это очень беспокоило доктора. Его больше пугало то, что из-за не своевременного оказания ему медицинской помощи, не попала ли инфекция в кровь. Доктор понимал, если это произошло, то он будет бессилен. Заражение крови приведет к неминуемой смерти.

Прежде чем обрабатывать рану, доктор сделал ему укол, чтобы сбить температуру. А второй укол от столбняка, чтобы предотвратить заражение крови. Затем, написав список необходимых медикаментов и инструментов, отправил Эльзу к себе домой. Как только Эльза ушла, он пошел на кухню, чтобы промыть и продезинфицировать свои руки. Вернувшись, стал обрабатывать раны больного до возвращения Эльзы. Она вернулась быстро. Доктор, тут же взяв у нее все необходимое, приступил к операции. Она длилась около трех часов. Ни доктор, ни Эльза не заметили, как пролетело время. Забинтовав раны больного, сделав ему очередной укол и установив капельницу, доктор устало сел на стоящую рядом кровать. Эльза попыталась предложить ему кресло, но доктор ей возразил,

– Нет, нет, дорогая Эльза, прошу вас, не беспокойтесь. Я немного посижу, а затем, непременно пересяду в ваше кресло.

Так они, поочередно дежуря возле кровати больного, провели всю ночь. Если не считать то, что жар им удалось как-то сбить, то в целом состояние больного не внушало доверия. Он все еще бредил и стонал от боли. Доктору Штаубе и Эльзе оставалось только надеяться и уповать на милость Господа, а так же на самого раненного. Им нельзя было допустить того, чтобы он умер. Весть, которую мог принести этот солдат, имела огромное значение для него. Она изменила бы всю дальнейшую жизнь доктора. Если действительно операцию ему делал Герхард, если ему каким-то чудом удалось выжить после авианалета, такая весть для доктора была бы самой желанной, какую он хотел бы услышать за свою жизнь. Он понимал, если этот несчастный не выдержит и заберет эту тайну с собой в могилу, его сердце тоже не выдержит. Каждый день, в очередной раз, перевязывая его, доктор и Эльза молились, надеялись на чудо. В ожидании прошли еще несколько дней. Доктор ни на минуту не покидал кровать больного. Он боялся того, что упустит момент, когда этот солдат очнется, а его не окажется на месте.

На четвертые сутки, беспокоясь за отца, Луиза пришла к Эльзе. Когда она вошла в дом, двери в комнате Арнольда были приоткрыты. Взглянув вовнутрь, она увидела мирно спавшего на кровати отца и Эльзу в кресле, а на другой кровати спал тот самый раненный.

Услышав скрежет пола, первой проснулась Эльза. Увидев Луизу, она тут же вскочила с места и разбудила доктора.

Луиза успела только произнести,

– Папа…,

Как отец, встав с кровати, обнимая дочку, сказал,

– Луиза, Луиза. Милая, родная моя, – протянув стул и указав на него, – доченька, садись, пожалуйста, услышав ту весть, о которой я хочу тебе сообщить, ты не сможешь устоять на ногах.

– О чем Вы папа?, – недоуменно глядя на него, Луиза села на стул.

– Доченька, родная, я уверен, я всегда надеялся, верил, твой брат Герхард жив,

– Папа Вы опять, – возмущаясь, вскочила со стула Луиза.

– Да, да, твой брат жив. Я в этом абсолютно убежден, и он, – указывая на раненного, – ответ на этот вопрос нам может дать вот этот молодой человек.

– Папа, Вы опять за старое. Герхард погиб. Поймите, если бы это было не так, прошло уже два года, почему он не дал о себе знать.

Хотя Луиза была хрупкой девчонкой, она оказалась сильнее своего отца. Она сумела свыкнуться с мыслью о том, что брата уже нет в живых. Два года она безуспешно пыталась убедить в этом отца. Что бы он ни терзался, ни мучил себя и ее сомнениями.

– Нет, нет родная. На этот раз я говорю тебе абсолютную правду, твой брат Герхард жив, – затем показывая на рану, – взгляни сюда, на этот шов. Ты же узнаешь его, не правда ли. Это же наш фирменный почерк, рода Штаубе. Кроме нас никто на свете не зашивает раны так. Это наш стиль, я уверен в этом и в том, что эту операцию делал твой брат, я уверен на все сто процентов.

Доводы отца были слишком убедительны и настойчивы. Прислушавшись к ним, она пристально взглянула на шрам на шее больного. Проведя по нему своими пальцами, она, взглянув на отца, стала медленно сползать вниз. Тут же схватив ее, доктор усадил на кресло. Эльза подала ей стакан воды. Сделав несколько глотков, она, вновь взглянув в глаза отца, сказала, – простите…, – и разрыдалась. Видя ее состояние, доктор Штаубе и Эльза, обняв ее, тоже заплакали.

Прижавшись друг другу и неистово рыдая, они не заметили того, как раненный солдат очнулся и, придя в себя, смотрел на них. Он не понимал того, что здесь происходит, почему эти люди плачут, где находится он сам. Первым то, что солдат очнулся, заметила Эльза.

– Доктор, смотрите, он пришел в себя, Луиза, он очнулся, – сказав, подойдя к кровати, присела на край. За ней к нему подошли доктор с дочкой. В первое мгновение они все опешили. То, чего они больше всего желали, молились за это, надеялись, свершилось. И вот теперь, когда он, очнувшись и придя в себя, глядел на них, были в полной растерянности. Им не верилось, они не могли еще сполна это осознать.

Немного придя в себя, доктор с трясущимися руками от волнения, открыв свой саквояж, достал оттуда несколько ампул с лекарствами. Набрав их в шприц, медленно ввел в вену солдата. А он, не отрывая взгляда, смотрел на них.

Заметив на себе его пристальный взгляд, Луиза, показывая на его шрам на шее, попыталась узнать, откуда он у него. Ее тут же остановил отец,

– Доченька, больной еще слишком слаб. Ему нельзя сейчас разговаривать, нельзя волноваться. Чудо уже свершилось,