шла по следу обоза. "Мамочка," — жалобно пискнула Тиша, дрожащей рукой чертя в воздухе охранные знаки. Существо остановилось, повернуло голову. А потом сделало шаг точно по направлению к девушке. Дядька Зуй сдвинул брови и положил ладонь на рукоять ножа. Нарок поудобнее перехватил копьё. Этого оказалось довольно. Существо с пустоши словно только теперь заметило их всех. Оно издало короткий звук, похожий на неприятный смешок и устремилось к обозу, на ходу извлекая из ножен меч. "Нарок ко мне, остальные — в лес," — уверенно и тихо скомандовала Торвин, разворачивая коня навстречу врагу. Дядька Зуй подхватил за руки дочерей, Добрыня отпустил вожжи, и все они бегом бросились к соснам Занорья. Но кое-кто ослушался приказа Торвин и побежал совсем в другую сторону.

Вольник выскочил на пустошь прямо перед мордой Тууле, едва избежав его копыт. Он смахнул с головы шапку, быстро стащил с себя рубаху, вытянул к надвигающейся опасности раскрытые ладони и громко сказал:

— Эйа, Дэлия! Мэ бакр каоре-тэ!

Существо с пустоши остановилось, задумалось на миг, а потом вдруг тоже сняло плащ и уронило его на землю. Это была очень странная, но всё-таки женщина. Или ракшица? Худая, жилистая, горбоносая, красавицей она уж точно не была. Руки и лицо её украшали наколки, изображавшие сложные переплетения цветов и трав, волосы, коротко состриженные на висках, а сзади убранные в длинную косу, открывали взорам людей подвижные острые уши. Из одежды на ней оказалась одна только портупея.

— Эйа. Че-фа айэ кум аста фраджели? — сказала она резко.

— Ратачи, — ничуть не растерявшись отозвался Вольник, — Жу мэ, ну врем рау пэ Виелинна.

Что бы не означали эти странные звуки, воительницу пустоши они вполне устроили. Убрав меч в ножны, она снова надела свой плащ, повернулась к обозу спиной и быстро пошла прочь от тропы.

— Амирацэ-мэ этлэ Джу! — шутливо кланяясь, крикнул Вольник ей вслед.

Опасность миновала, беглецы вернулись к возку, и Торвин уже повернулась было к Вольнику, но дядька Зуй добрался до него первым. Он крепко хлопнул парня ладонью по голой спине и одобрительно прогудел:

— Ловко, брат! Чего ты такого этой чуде наплёл?

— Да ничего особенного, — ответил Вольник, с улыбкой косясь в сторону девушек, — Поздоровался и сказал, что мы ей не враги.

— А где ж ты выучился так гладко блекотать по-ракшасьи?

Этот вопрос заставил Вольника слегка смутиться, однако попутчики обступили его со всех сторон и требовательно ждали ответа.

— В кабаке, — уставившись себе под ноги, тихо сказал он, — Ракшасы туда часто захаживают, и к Бодуну, и на Хмельную горку.

— Ишь ты, — удивился дядька Зуй, — Оказывается, и от кабака польза бывает…

Подбодрённый его словами, Вольник тут же ляпнул:

— Ракшасы, вообще-то, нормальные ребята, не дурнее приоградцев. И выпить умеют. Главное — за карты с ними не садись, в миг разденут до подштанников.

— Во, видал? — заметил Добрыня кисло, — А ты говоришь: польза. Только и есть пользы, что молодняк по этим кабакам дуростей друг от друга набирается.

Дядька Зуй насмешливо прищурил глаз.

— По-твоему, умнее вышло бы, пошинкуй нас всех ракшасья баба в капусту? Ракшасы, конечно, нелюдь, но если мы хотим ходить через их земли, рано или поздно придётся как-то с ними договариваться. И хорошо если за чарочкой, а не в поле.

— Я с ракшаснёй никогда дел не имел, — хмуро отозвался Добрыня, — И начинать не собираюсь. По моему мнению, с ними может быть только один разговор: два вершка стали в глотку.

Дядька Зуй сразу оставил шутливый тон.

— Экий ты, Добрыня, смелый из-за чужих спин. А давай-ка лучше послушаем, что скажут патрульные. Это ведь им в случае чего лезть в драку, пока ты ныкаешься по кустам.

— Никаких указаний вести переговоры с ракшасами я не имею, — строго ответила Торвин, — Зато имею чёткие предписания избегать встреч с ними, а при нападении — любыми средствами защищать от них вверенный мне обоз.

— Так что ж получается, зря парень между вами встрял?

— Нет, не зря. Всем нам следует благодарить Вольника, потому что без его вмешательства вряд ли удалось бы разойтись с ракшицей без потерь. Но в следующий раз предупреждай, прежде чем кидаться мне под копьё.

Последние слова были обращены, понятное дело, к Вольнику. Он с беспечной улыбкой пожал плечами:

— Да некогда там было предупреждать.

Тут Добрыня кинул в него скомканной рубахой и сварливо сказал:

— Оденься, позорник. Будет уже перед девками голым пузом отсвечивать. И вообще, ехать отсюда надо по добру-поздорову, а не лясы точить. Вдруг ракшица вернётся, да не одна?

Торвин коротко кивнула, сделала Нароку знак сменить её в хвосте обоза и легкой рысью двинулась вперёд.

Войдя в Торм, на ночлег устраивались уже в полной темноте, прямо посреди тропы. Кроме торговцев, по ней мало кто ездит даже днём, а другого чистого места под стоянку среди кустов ещё поди поищи.

Когда закончили с ужином, Добрыня уселся выкурить трубочку перед сном. Он невольно залюбовался мирной картиной вокруг: чуть дымил костерок, комарьё нежно звенело над ухом, Каравай на обочине у кустов хрустел засохшей травой. Патрульные лошади, привязанные к возку, жевали овёс из торб. Девушки коротали вечер за пряжей. Зуй привычными движениями, почти не глядя, правил нож, а Торвин, придвинувшись поближе к огню, подтачивала ушко стрелы. Её молодой напарник старательно возил щёткой по бокам своего коня. "А ничего, вроде, хороший паренёк, — с удовольствием наблюдая за ним, подумал Добрыня, — Сразу видно, что дельный народ эти загридинцы, сродни нам, тормалам. Не то что поморийцы беззаконные. Про Белую Лебедь, правда, дурного не скажу, но разве могут у нормального человека быть вот такие вот волосы цвета старой соломы, кожа, как козий сыр, и глаза прозрачные, словно у рыбы? Опять же, баба, а безмужняя, всё по дорогам с копьём мотается… Поморийцы хоть и числят себя людьми, а только наверняка они нелюдского корня. Настоящий человек должен быть цветом, как земля, из которой Творец и слепил первых людей. Этих же, если верить их собственной быличке, корова языком из соли вылизала…"

Мысли Нарока между тем тоже были отчасти заняты поморийкой. Со своего места он хорошо видел и её, и обеих дочерей дядьки Зуя, и потихоньку удивлялся их непохожести. Лесные девушки были какие-то на диво тихие и уютные, их укутанные в платки фигурки излучали мир и покой так же просто, как догорающий костёр — тепло, а лес вокруг — свежие запахи ночи. Торвин же даже на привале выглядела хоть сейчас готовой в бой. "Интересно, — думал Нарок, — Неужели у поморийцев все девки такие?"