Кайран шутит, но пульс у него все еще неровный. Ведь, как ни крути, моя работа – считывать сигналы человеческого тела и угадывать приближение кризиса.

– Ты собираешься рассказать, что у тебя на самом деле случилось?

Кайран перестает нервно бродить между стойками с пиджаками.

– А что, если это конец? Я был номер один в классе. Два раза. Я добивался всего, чего хотел. Все шло по плану. Разве не похоже, что именно сейчас настал момент для грандиозного падения? – Кайран печально опускает голову. – Просьба сделать доклад крайне лестна для меня. Но может, не следовало соглашаться.

– Кайран, твои успехи – это результат труда в поте лица. Расслабься и дыши глубже. – В качестве ролевой модели я делаю глубокий вдох.

И буквально подскакиваю от неожиданности, потому что чувствую запах Уайетта. Запах сахара, солнца и чего-то очень дорогого. Выдернув ладонь из руки Кайрана, я затравленно озираюсь по сторонам.

– Дон? – Голос Кайрана доносится до меня будто издалека.

Я барахтаюсь в белых простынях, в объятиях Уайетта. Заворачиваюсь в его рубашку, точно в халат. Вдыхаю родной аромат.

Древние египтяне верили, что появление бога на земле сопровождается сказочным благоуханием. Согласно текстам, обнаруженным в Дейр-эль-Бахри, царица Яхмос, жена Тутмоса I и мать женщины-фараона Хатшепсут, зачала дочь от бога Амона. И хотя Амон явился к Яхмос в облике мужа, она поняла, что перед ней бог, по исходящему от него аромату.

Кайран трясет меня за плечи, пытаясь привести в чувство:

– Дон? Ты в порядке?

Ради Кайрана мне хочется быть сильной – такой, какой я была все эти годы. Но мои глаза неожиданно наполняются слезами.

– Нет, я так не думаю.

Кайран увлекает меня вглубь отдела мужской одежды. Находит примерочную и закрывает за нами дверь:

– Что, черт возьми, происходит?!

Однако я трясусь, как в лихорадке, и не могу остановиться. А когда открываю рот, слова вырываются наружу неудержимым потоком. Я рассказываю брату о Гите и Брайане, о ссоре с мужем в день рождения Мерит. И в итоге выкладываю все: начиная с того момента, как ушла из дому, и кончая эпизодом, когда Брайан, подойдя ко мне сзади, увидел лицо Уайетта на экране компьютера.

Я говорю Кайрану, что совершила ошибку.

– Ты имеешь в виду то, что решила разыскать Уайетта? – уточняет брат, но в ответ я качаю головой.

– Сколько раз я слышала разговоры Брайана об альтернативных вселенных. – Я выдергиваю нитку из подола висевшего за моей спиной пальто. – Я будто открыла ящик Пандоры… у себя в голове. И теперь не могу это развидеть.

– Развидеть – что?

– Какой могла бы быть моя жизнь.

От стыда у меня начинает покалывать шею. Какая нормальная мать, какая нормальная жена в таком признается?! Остается утешаться лишь тем, что Кайран вряд ли станет ненавидеть меня больше, чем я сама.

Но брат не говорит, что я монстр. Он берет мою руку и нежно ее сжимает. Ждет ответного пожатия. И, не дождавшись, повторяет попытку. А потом я отвечаю, и неожиданно между нами возникает биение пульса. Нитевидное, неустойчивое… но отчетливое.

Вглядевшись в лицо брата, я вижу мальчика, засыпавшего на мокрой от слез подушке после смерти мамы; подростка, который произнес прощальную речь на ее похоронах; мужчину, впервые понявшего, что такое душевная боль.

– Ты будешь отличным врачом, – говорю я.

Кайран поднимает руку: кажется, собираясь погладить меня по щеке или по голове. Ребенок, взявший на себя заботу о взрослом. Но вместо этого брат снимает пальто, висевшее на стене примерочной. Смотрит на ценник и криво улыбается:

– А ну их к черту! Пошли в «Ти Джей Макс».

Я думала о тебе всякий раз, когда писала картины. Когда шла в музей. Я гадала, как ты рассказал нашу историю и насколько она отличалась от моей. Для тебя я была мимолетным видением, которое исчезло. Ты, вероятно, думаешь, что я тебя разлюбила. Хотя я исчезла именно потому, что слишком сильно тебя любила. Впрочем, тебе этого не понять.

Что ж, я не хотела превратиться в клише и не хотела для тебя того же. Но главное, я не хотела быть брошенной, а единственная возможность этого избежать – уйти первой. А еще я постоянно думала о твоей жене, о том, каково ей придется, если ты в результате станешь моим. Мне было нетрудно поставить себя на ее место. И я не могла позволить, чтобы по моей вине ты заставил страдать другую женщину, поэтому, независимо от того, осталась я там или нет, я исчезла.

Похоже, я тебе солгала. Я писала, что, заглядывая в будущее, могла представить тебя, себя, но не нас. Это неправда. Я действительно видела нас вдвоем – лучшее, что в нас было, – в лице нашего сына.

Ты имеешь полное право меня ненавидеть, потому что я не только спрятала его от тебя, но и тебя от него, но сделанного не воротишь. Его звали Арло. У него были твои голубые глаза, твой рост и мой слегка кривоватый передний зуб. Арло любил стаканчики с мороженым «Дикси», но только те, где половина шоколадного, и ненавидел горох. Арло не мог провести прямую линию – не слишком много, учитывая его гены. Он был непростым мальчиком, но когда он выбирал кого-то в качестве объекта своей любви, это дорогого стоило. Иногда мне казалось, будто у него в жилах вместо крови огонь.

Полагаю, ты сейчас скажешь, что это он получил от нас обоих.

Был. Получил. Прошедшее время. Уверена, ты заметил. Именно из-за Арло я наконец поняла, что наш союз в любом случае не стал бы жизнеспособным. Ярость, клокотавшую в его душе – бог знает отчего, – можно было унять, но только на время. Поначалу игрушкой. Конфеткой. Объятием. Но по мере того как он становился старше, единственным, что могло помочь ему вылезти из своей кожи, были наркотики.

Он умер три года назад.

Я любила представлять, как он шагает по улицам Бостона, как ты гуляешь где-то там, где бы ты сейчас ни был, но вы чувствуете друг друга сквозь толщу планеты. Словно эхо от шагов или резкий скачок пульса.

Я любила представлять это, поскольку мне непереносима мысль о том, что ты не знал о существовании Арло.

В некотором царстве, в некотором государстве нет ничего, кроме темноты. И ты бредешь на ощупь в такой опасной близости от края пропасти, что рискуешь свалиться туда, хотя, положа руку на сердце, ты уже и так внизу, а значит, терять тебе особо нечего. Но потом в один прекрасный день ты кого-то встречаешь. Он находит тебя, стоящую на коленях у самого края, но вместо того, чтобы помочь тебе встать, опускается на колени рядом с тобой, пытаясь разглядеть то же самое, что и ты. Он ни о чем не расспрашивает, не просит взять себя в руки, не напоминает о людях, которым ты нужна. А просто ждет, пока ты повернешься и, прищурившись, подумаешь: «О да, я помню. Именно так и выглядит свет».