У Игоря Рассоховатовича засосало под ложечкой. Нет, не от страха, не от того, что их шанс возвращения на Землю с потерей КВЗ становится еще более призрачным. Ему внезапно стало жалко эту птицу. Еще одно великолепное творение советских ученых, инженеров, рабочих, которое придется принести в жертву ненасытной планете. Марс, проклятый Марс… что за прозорливый человек назвал тебя именно так? Планета вечной войны, с песком, будто пропитанным кровью.

– На Земле что-нибудь обязательно придумают, – Биленкин почувствовал на плече тяжелую стальную руку Паганеля… то есть Антипина, конечно же.

Краска бросилась в лицо пилота. Они думают, что он испугался!

– Я… я поведу КВЗ на «Уничтожитель», – сказал Игорь Рассоховатович. – Поведу на таран.

– Ну уж нет, молодой человек, – возразил Гор. – В бой идут одни «старики», так что на таран придется идти мне.

Навигатор и маленький пилот сверлили друг друга взглядами, словно подобным поединком пытались решить – кто из них более достоин пожертвовать собственной жизнью? И словно ощущая, что чаша весов склоняется не в его пользу, Аркадий Владимирович сказал:

– У меня больше опыта в таких вещах, Игорь. Я таранил врага еще тогда, когда ты не родился.

Гор только в одном уступил Биленкину – согласился, что Игорь Рассоховатович выведет челнок из ангара. КВЗ можно было снять с катапульты и спустить по рельсам на поверхность планеты. Но времени на подобную расконсервацию не оставалось. Поэтому Биленкин и предложил – использовать катапульту.

Почти весь экипаж вышел из корабля, оставив внутри только кипящего от возмущения Полюса Фердинатовича, который требовал пустить и его, как он выразился, подышать свежим воздухом Марса, но Мартынов уговорил академика остаться на вахте, аргументировав это тем, что присутствие двух академиков на поверхности планеты – перебор.

Игорь Рассоховатович сидел в кабине челнока, больше похожей на кабину истребителя, проводил проверку систем, а Гор, Антипин и Мартынов открывали люк катапульты, что оказалось делом непростым. То ли при посадке произошла деформация, то ли пыль во время бури все же проникла в механизмы, но пришлось изрядно повозиться, прежде чем створки медленно, словно нехотя, распахнулись.

Катапульта сработала безупречно – узкое тело стремительно вырвалось из корпуса материнского корабля, включились двигатели, Игорь Рассоховатович потянул на себя штурвал, одновременно вдавив педаль и выпуская крылья – длинные, широкие, суставчатые, которые и в разреженной атмосфере Марса позволяли уверенно держать челнок и совершать маневры.

– Хорошо летает, – только и смог сказать Игорь Рассоховатович, выбравшись из кабины машины и несколько фамильярно хлопнув по плечу Гора, что свидетельствовало не о неуважении, конечно же, маленького пилота к навигатору, а о том раздрае чувств, что царил в его душе. – Слушается руля… и все такое прочее.

– Угу, – раздалось из-под кислородной маски навигатора. – Спасибо… за помощь. Извини, что так получилось, но тут действительно нужен несколько другой опыт.

– Иногда мне кажется, что нашей главной задачей является воспитание… – Биленкин запнулся, но Гор его внимательно слушал. – Только не смейся… Воспитание космоса, понимаешь? Ну, будто мы не только космисты, хотя и это тоже… но еще и писатели…

– Я пишу рассказы, – сказал Гор.

– Мы все пишем, – нетерпеливо сказал Биленкин. – И вот мы должны силой воображения преобразовать эту враждебную пустоту в пространство коммунизма.

– Пространство коммунизма?

– Ну, да. Что ни говори, а космос остается враждебен нам. Все эти катастрофы, «синее бешенство», «психоз пустоты…» Это ведь не просто так… И наша задача – преобразить космос так, как мы преображаем Землю…

– Писатель, – с чувством сказал Гор. – Писатель-фантаст.

Биленкин был облачен в пустолазный костюм и рядом с Гором, в дохе, унтах и с баллонами на спине, выглядел еще меньше обычного. А когда к ним подошел Антипин, в своем облике лунного робота, то Игорь Рассоховатович вовсе потерялся на их фоне. Они некоторое время смотрели на челнок с распущенными крыльями, похожий на изящный самолет, а точнее, даже на планер, если бы не тяжеловатая для планера задняя часть с отверстиями дюз. Их залог возвращения на Землю, которым они должны пожертвовать.

Не им одним, вдруг обожгла пилота мысль. Ведь за штурвалом будет сидеть Аркадий Владимирович, холодный и язвительный, насмешливый и раздражительный, но все равно – свой до мозга костей человек, космический волк, с которым они налетали по Солнечной системе не одну сотню астрономических единиц. И словно ощутив его чувства, Гор сказал, вроде бы невпопад:

– У меня будет ранец. Перед самым столкновением я смогу покинуть челнок. Как только буду уверен, конечно, на все сто процентов, что… – замолчал.

Сто процентов?! Биленкин набрал было воздуха, чтобы сказать: сто процентов в космосе не гарантирует ни одна счетно-аналитическая машина. Нет и не может быть в холодном, пронизанном некрополем пространстве такой величины – сто процентов. Двадцать – да. Тридцать – да. Шестьдесят – это уже запредельная везучесть. Но сто… Сто процентов может дать только поле коммунизма. А значит, Гору придется держать руки на штурвале до самого конца. Его. Челнока. «Уничтожителя».

Гор еле удержался от того, чтобы сделать над оставшимся внизу «Красным космосом» прощальный круг, и устремил челнок круто в фиолетовое небо. Он вспомнил, какими глазами смотрел на него Биленкин. Маленький пилот понимал. Точнее, убедил себя, что понимает. Хотя ни черта он не мог ни понимать, ни тем более знать.

– «Истребитель», «Истребитель», я – «Красный космос», как меня слышите?

– «Красный космос», я – «Истребитель», слышу вас хорошо. Все системы работают в штатном режиме. Высота – восемьдесят девять. Через две минуты выйду на установленную орбиту.

«Истребитель»… Он сам выбрал этот позывной – в память о войне, о том, как когда-то молодой Гор сидел за штурвалом «Сайбер кобры», какими пополняли по ленд-лизу объединенные авиационные армии американцы. И вот будто история сделала локальный виток – от Гора тогдашнего к Гору сегодняшнему, Гору, из-за которого война чуть не приобрела новый импульс, угрожая растянуться на второе десятилетие, к Гору, на котором теперь лежала ответственность за существование иной цивилизации. Цивилизации, которая не вызывала у него ни капли сочувствия, а даже наоборот – недоверие, отвращение, но которую ему приходилось тем не менее защищать.

– «Истребитель», внимание! В фокальной точке три девять пять зафиксирован сильный всплеск некрополя. Предположительно предваряющий выход цели. Как меня слышите, «Истребитель»?

– Слышу хорошо, командир, – ответил Аркадий Владимирович. – Направляюсь туда.

Ускорение вжало тело в кресло. Красноватый бок планеты ушел наискось вверх. Два серпа – Фобос и Деймос – маячили на периферии зрения. Впереди разверзалась бездна открытого космоса, прошитая блестками звезд. И Гор внезапно вспомнил, что у древних греков звездное небо являлось титаном Аргусом, который тысячами блестящих глаз рассматривал Землю. Миф. Сказка. Но где-то там уже изготовился выйти из загоризонта событий «Уничтожитель».