— Красивая, правда? — Королева улыбалась ему, восемнадцатилетняя, жизнерадостная. — Мы знали, что она вам понравится. Бридж говорит, один только бриллиант весит тридцать каратов.

— Бриллиант!..

— Самой чистой воды из всех, какие он только видел. «Сердце Трех братьев». Мистер Бридж говорит, оно очень древнее. Что случилось?

Голова у Залмана сильно закружилась, он попытался устоять, качнулся назад. Очень быстро комната стала заполняться растущими фигурами. Он услышал, как брат окликает его по имени. Лицо королевы поплыло вверх, рот ее превратился в «о».

Он пробормотал что-то, какое-то возражение. Сердце его часто колотилось. Тело вдруг стало громадным, горой мышц, не приспособленных для того, что он должен был сказать. Он попытался поклониться.

— Мой камень. Пожалуйста…

— Ваш?

— Ваше величество, если б вы только вернули мне мой камень…

Рука Даниила на его плече. Кричащие женские голоса. Топот бегущих лакеев. Он знал, что они не спешат ему на помощь, не собираются развернуть кроваво-красный ковер. В голове у него, казалось, что-то лопнуло, заполнило глаза темнотой, и он снова опустился на какое-то сиденье. Когда поднял взгляд, видел только одно — драгоценный камень из кувшина.

Камень был безжизненным, грани не блестели. Даже в примитивной геометрии оправы они выглядели слишком простыми. В жемчужинах было больше сияния, рубины были ярче. «Лучше, — подумал Залман, — я мог бы сделать лучше. Им нужно было дать мне обмануть себя».

Виктория Вельф отступала от него, маленькая фигурка становилась все меньше. Издали Залман видел, как она поднимает руку к драгоценности — словно бы, подумал он, чувствует себя голой и прикрывается. И когда ее пальцы готовы были заслонить бриллиант, на него упал свет.

Камень сверкнул на него взглядом, и Залман ошеломленно захлопал глазами. Этот образ запечатлелся на его веках и плясал там. Вот так он всегда будет помнить этот камень! Даже после того как мир станет пугающим, нереальным в своей тонкости, Залман будет вспоминать, как ему открылось «Сердце Трех братьев». Вот что он шептал в доме раввина Иуды — знание, способное заглушить плач Даниила. Что бриллиант ожил. Он видел это, видел! Бриллиант смотрел на него, холодный, очеловечившийся от возраста. Некий глаз, открывшийся в какой-то мертвой голове.

— Припадок. Вот и все.

— Припадок? Позор, вот что это такое. Больше мы такого не можем допустить. Пять лакеев. Пятеро, черт возьми, чтобы удержать его!

— Нет. — Даниил покачал головой. — Никто его не держал. В этом не было нужды.

Джордж Лис шагнул к нему и зашипел:

— А это не главное, Даниил. Главное — пять слуг. Пять ртов, которые нужно было заткнуть, пока они не начали болтать на Флит-стрит[25]. Знаешь, во что это обошлось мистеру Ранделлу?

Был полдень. В узком камине еще горел огонь. Даниил сидел перед письменным столом, Эдмунд за ним, подперев белыми руками подбородок. Джордж говорил, расхаживая по комнате:

— Дорогой у вас получился рабочий день за счет нашей репутации.

— Брат говорит, что этот бриллиант наш.

Джордж отмахнулся от него. Даниил не сдавался.

— Он так считает. Он знает свои камни. — И повернулся к Ранделлу: — Может быть, сэр, показать ему шпинель? Тот камень, что мы вам продали? Это наверняка успокоит…

— Перестань. — Джордж снова стоял перед ним, тыча пальцем. — Это не тот случай, чтобы тебе бросаться обвинениями.

Огонь, потрескивая, плясал в камине. Даниил повернулся к нему. Увидел, что в кабинете Эдмунда нет окон, и удивился, что раньше этого не замечал. Комната скряги, сейф для сейфа. Сегодня отсутствие света ему казалось каким-то изъяном. Он подумал о камне — бриллианте из кувшина или из дворца, Даниил толком не знал откуда. О свете в резных буквах его надписи «Для защиты от призраков».

Он покачал головой:

— Мне очень жаль, Джордж. Правда.

— Ну что ж… — Продавец сел. — Раз на то пошло, и мне жаль. Когда он сможет приступить к работе?

Даниил поднял взгляд.

— Вы возьмете его обратно?

Лис нахмурился.

— Он знает корону. Подбирать другого человека вместо него поздновато.

Ранделл вскинул горбоносое лицо.

— Он спал?

— Мало. Вчера ходил всю ночь.

— Ходить ночью по улицам в такую зиму! У него какой-то винтик…

Эдмунд взмахом руки велел обоим замолчать. Уставился, помаргивая, на Даниила. Тому показалось, что в старом ювелире есть что-то от рептилии. Какая-то сдержанная, притупившаяся от спячки жадность.

— Скажите своему брату, — он взял старое перо, обмакнул его и начал писать, — что сегодня у него выходной, но завтра пусть выходит на работу или увольняется. Если последнее, то он нарушает условия контракта. В таком случае все деньги, которые мы должны, могут быть удержаны. Нужно делать корону, и ваш брат будет ее делать. Иначе мы будем вправе не выплатить ничего или выплатить какую-то часть долга за три — незначительных — камня, которые я купил у вас и вашего брата.

Он перестал писать, взял песочницу и посыпал песком страницу.

— Завтра, когда мой адвокат ответит на этот запрос, я буду точно знать, как обстоят дела. А пока что, надеюсь, я все понятно объяснил. Всего доброго, мистер Леви. Где выход, вы знаете.

В киоски на Флит-стрит только что доставили послеполуденные газеты. Даниил купил «Сан» и «Тру сан», еще слегка теплые, сунул их под мышку. Думая о Ранделле, словно тот все еще находился рядом.

Королевские ювелиры его обманули. Он пытался поверить этому, искал подтверждений. Эта мысль вызывала у него досаду и легкое любопытство, не идущие ни в какое сравнение с тем чувством утраты, какое он наблюдал у Залмана: с приливом ужаса, словно тот не мог жить без камня, который уже продал. Даниил попытался представить себе, что еще может хотеть такой человек, как Ранделл. Правда, ни у кого больше нет такой жадности к камням. Он слышал об этом от Джорджа. От мистера Лиса, говорившего о том, что лучше всего знал. «Хотение ненасытно. С чего тебе быть другим?»

Воздух был скверным, смог стал гуще от дыма зимних печей. Половина лавок была закрыта, словно владельцы решили, что зима стала слишком холодной для торговли. На Стоункаттер-стрит Даниил купил яблок, вчерашнего хлеба, острого сыра и бутылку сладкого вина, сунул покупки под пальто и устало побрел по грязному снегу. На холме окно у Джеймса Райдера светилось, он вошел внутрь и ждал, пока аптекарь приготовит Залману настойку опиума. Тот громко, как все фармацевты, кашлял, двигаясь между полками с бутылками и пузырьками — настойками шафрана и наперстянки, наливками с алоэ и железом, мазями из смолы и дегтя. От рвоты, от лихорадки, от ночных кошмаров. Даниил расплатился и понес все, что у него было, по черной лестнице в мансардную комнату.