— Надеюсь, после прогулки ты проголодался…

Запыхавшийся Даниил открыл дверь и замер. На фоне окна темнела какая-то фигура, заслонявшая собой почти весь свет. Даниил произнес неожиданно для себя: «Тигр».

Залман повернулся. Даниил увидел, что глаза у него закрыты, рот вялый. В профиль лицо было бледным, до того пустым, что казалось оскорбительным. Потом оно перешло в тень. Даниил физически почувствовал, как внутри поднимается страх, он сел на кровать и принялся неуклюже расстегивать пальто, доставая покупки. Сглотнул и раскрыл газеты, читать которые не собирался.

— Ну, кажется, в газеты ты не попал.

Ответа не последовало. Даниил вынул очки, холодными руками надел их и стал читать вслух, следя боковым зрением за неподвижным Залманом.

— «Сан» продолжает писать о пожаре на лондонской бирже. Насосы замерзли, пришлось отогревать их, чтобы можно было поливать водой горящее здание. Прочие отговорки и все такое. А в «Тру сан», давай посмотрим, пишут о Попрыгунчике. — Он заставил себя рассмеяться, не отрывая глаз от страницы. Стараясь не думать о минуте, когда не узнал родного брата. — Он кажется чудовищем. «На внушаемый Попрыгунчиком страх обратили внимание лорда-мэра Лондона». И все такое прочее. «Появился в Барнсе в виде белого быка, в Финсберри как огнедышащий дракон». И все такое прочее. «В Кенсингтонском дворце белым бабуином, взобравшимся на теплицы королевы».

— Где дракон?

Даниил поднял взгляд — брат беззвучно подошел к кровати. Глаза его выглядели остекленевшими, но речь казалась разумной. «Как будто, — подумал Даниил, — то, что я читаю, представляет какой-то интерес». Он отложил газету.

— В Финсберри, Залман. Как ты себя чувствуешь?

Тот нахмурился, словно подыскивая ответ, потом вдруг широко зевнул и сел.

— Хорошо. Лучше, чем за последние месяцы. Что за еду ты принес? Хлеб?

— Да. И твою настойку.

Залман кивнул.

— Она мне больше не понадобится. Ага. И сыр.

Он взял булку и разломил пополам, стараясь, чтобы крошки падали на оберточную бумагу.

— Хорошо чувствуешь себя, правда? Долго спал?

— Сто лет. Чувствую себя на самом деле хорошо. — Он достал из кармана потускневший железный перочинный нож и стал нарезать сыр. — Прошлой ночью я ходил к докам и обратно. Стоящие на якоре суда вмерзли в лед.

— Я разговаривал с Джорджем и мистером Ранделлом, — осторожно продолжал Даниил. — Они говорят, этот бриллиант не наш.

— Лгут.

Залман поднял взгляд на Даниила, улыбнулся и стал разбирать яблоки.

— Они говорят, ты должен доделать корону. Иначе наши контракты нарушатся, и деньги, которые они должны нам, будут удержаны.

— Это блеф. Они лгут и лгут.

— Значит, не останешься на работе?

— Останусь. — Голос его звучал тихо. Яблоко в руке с шипением треснуло, обнажив белую мякоть. — Теперь я не ушел бы ни за что на свете.

Он снова улыбнулся брату, ожидая ответной улыбки. Оба сидели на кровати и ели.

«И» было изменой Иуды,

Он предал за деньги Христа,

Обрекши на крестные муки,

А после повесился сам.

«К» было монаршьей короной,

Носил ее добрый король…

Марта прервала чтение, поперхнувшись сухим грудным кашлем. Даниил подался к ней, но приступ уже прошел, оставив ее обессиленной. Она откинулась на спинку церковной скамьи. Отзвуки кашля разносились по всему серому пространству собора Святого Павла.

— Марта, ты не должна простужаться даже ради чтения.

Она пожала плечами; лицо ее было бледным.

— Здесь теплее, чем снаружи. Со свечами лучше. Хорошо у меня получается, сэр?

— С каждой неделей все лучше.

— Мне нравится здесь. Учиться.

Даниил улыбнулся ей и своим мыслям. В нефе прихожане надевали пальто среди многочисленных статуй.

— Церкви прекрасная вещь, Марта, — негромко произнес он, — но только когда в них люди. Без нас они просто камень.

— Раньше я никогда здесь не бывала.

Девочку снова начал бить кашель, но она подавила его.

— Ты имеешь в виду со своей семьей?

Марта нахмурилась, она не любила говорить о родных. Они были католиками, решил Даниил; у них повсюду церкви. И спросил, понизив голос:

— Они живы? Могли бы забрать тебя?

— Не нужно мне от них ничего.

Он подумал, стоит ли спрашивать еще, лучший ли это способ помочь ей. Неподалеку от Марты стоял поднос со свечами. Свет мерцал в ее глазах, на бледных щеках. Возле кисти руки блестело что-то металлическое, и Даниил подался вперед.

— Что это там у тебя?

Девочка поначалу инстинктивно попыталась спрятать эту вещь, потом протянула руку. На запястье у нее был жестяной браслет с брелоками: лягушкой, крабом, стрекозой.

— Украшение. Жеманничаешь. Купила его? — спросил он, уже зная ответ.

— Подарил маленький мистер Леви. — Теперь глаза ее улыбались, но на губах улыбки не было. — Он не говорил вам? На Рождество. — Она опустила руки и внезапно посерьезнела. — Я слышала о нем.

— Что слышала?

— Что он пытался убить королеву, — пробормотала девочка.

Даниил вздохнул.

— Марта, это неправда.

Мимо них прошла группа рабочих, мягко произнося слова на незнакомом языке. Лицо Марты было встревожено.

— А что тогда?

Даниил вздохнул еще глубже.

— У королевы есть один драгоценный камень. Мой брат считает, что он принадлежит нам.

— Это так?

— Не знаю.

— Что это за камень?

— Бриллиант. В треугольной броши. — Он рассеянно начертил пальнем рисунок на скамье. — Рубины, жемчужины, а вот здесь бриллиант. Очень красивый.

Девочка подняла взгляд.

— И что вы будете делать?

— У нас нет доказательств. Думаю, нам никто не поверит. — Он пожал плечами и улыбнулся. — Кому бы ты поверила, Марта, — королеве или мистеру Леви?

Девочка посмотрела на него. Удивленно, словно не ожидала, что он спросит о чем-то само собой разумеющемся.

— Мистеру Леви.

— Спасибо. Ну, где мы остановились в этой нелепой азбуке?

Зима была суровой, самой холодной за много лет. Когда она снилась Залману, все бывало как в действительности. Он видел себя идущим по Коммершл-роуд, близилось утро, и лицо его мерзло.

Камень пропал. Он понимал это и понимал, что видит сон. Грудь у него сдавливало, голова кружилась. Это ощущение приходило к нему в опиумных трансах, и на ходу он понимал, что больше не нуждается в этой настойке. Она уже явно была у него в крови.