Добавлю, что «Побег» переведён на многие языки, но наибольший успех обрёл в Китае, где был признан лучшим переводным романом 2003 года, из чего я делаю вывод: проблема Человека Убегающего актуальна не только для русских, простите, россиян, но и для китаян. Более того, по решению ЦК КПК был напечатан дополнительный тираж специально для чиновников, взаимодействующих по службе с Россией. Мудрые красные конфуцианцы решили, что мой семейный роман даст государственным мужам Поднебесной гораздо больше сведений о нашей стране и её новейшей истории, чем самые дотошные политологические исследования и статистические выкладки.

Но и с переводами не всё так просто. Однажды небольшое мюнхенское издательство по совету известного германиста Юрия Архипова решило выпустить на немецком языке мой роман «Замыслил я побег…». Чтобы не возникли трудности с реалиями социализма, переводчицу нашли среди «ости», то есть «гэдээровок». Я с ней встретился в Лейпциге на знаменитой книжной ярмарке и ответил на множество дотошных вопросов, касающихся подробностей советской жизни, аппаратных механизмов и редко употребляемых русских слов, в том числе окказионализмов. «С такой скрупулёзной переводчицей, – подумал я, – успех обеспечен!» Однако хозяин издательства, прочитав готовый перевод, остался недоволен: «Герр Архипов уверял, что это самый искромётный и весёлый роман в современной русской литературе. Ничего смешного там нет. За что я заплатил девять тысяч евро?» Дали прочитать рукопись двуязычному рецензенту, он оценил смысловую точность перевода, но пришёл к выводу, что старательная «ости» от природы лишена чувства юмора, особенно на вербальном уровне, она даже не ощутила иронию, пронизывающую всю книгу от начала до конца. Заплатить кому-то ещё девять тысяч евро издатель оказался не в состоянии, и моя семейная сага на немецком языке так и не вышла.

Закончив «Побег», я решил, что закрыл, как говорится, «семейную» тему, и сел сочинять маленький рассказ, сюжет которого мне подсказал один забавный случай. Как-то раз меня пригласили на ТВ – поучаствовать в «Большой стирке» Андрея Малахова, только-только появившейся тогда в эфире. В этом трёп-шоу, если помните, участники какого-нибудь житейского конфликта на глазах миллионов зрителей бурно, чуть не до драки, обсуждали свои кухонно-постельные проблемы, а приглашённые эксперты потом оценивали ситуацию и давали семейно-бытовым супостатам мудрые советы и рекомендации по примирению. Такими экспертами в тот раз оказались певец Валерий Меладзе и я. Мы, сидя в закулисной засаде, по монитору с возмущением следили за семейной драмой – её содержание прочитавшим повесть «Возвращение блудного мужа» известно. Мы смотрели, обмениваясь мнениями, дружно возмущались наглостью разлучницы-секретарши, а потом вышли к публике и принялись искренне наставлять участников скандала на путь истинный. Лично я сказал какую-то прочувствованную речугу о мужской доблести, которая сводится к тому, чтобы сохранить брак любым способом, чуть ли не ценой собственной жизни. Страсть к стилистическим красотам иногда заводит писательское воображение туда, куда самих литераторов никакими палками не загонишь!

И лишь после съёмки, избавляясь от телемакияжа, мы со знаменитым певцом вдруг с изумлением обнаружили, что нас надули самым незамысловатым образом: в гримёрку шумно ввалилась вся компания имитаторов: и брошенная жена, и закобелившийся супруг, и нахалка-секретарша, и проклявший отца сын… Живо и профессионально они обсуждали, насколько удачно им удалось заморочить публику. Такие подставы тогда были ещё внове, и мы с Меладзе попались: вместе с миллионами простодушных невольников телеэфира приняли неузнаваемых актёров за жертвы реальной семейной драмы. Оставалось проклинать своё простодушие, оставшееся в наших искушённых мужских душах, вероятно, ещё с пионерских времён!

Рассказ, навеянный этим конфузом, как вы догадались, разросся в повесть. И снова, к недоумению автора, оказался историей мужчины, пытающегося уйти от жены к любовнице. Только на этот раз в лоно семьи его возвращает нравственный катарсис, пережитый во время трёп-шоу. Такая зацикленность на одной проблеме меня несколько озадачила, но я смирился, ибо давно уже понял: на самом деле не писатель выбирает тему, а тема выбирает писателя. Кстати, все мои герои с самых первых книг живут и страдают в одном и том же несуществующем, но вполне типичном московском Краснопролетарском районе, поэтому все мои сочинения так или иначе взаимосвязаны. Воспользовавшись этим обстоятельством, я выпустил «Побег» и новую повесть под одной обложкой и общим названием «Возвращение блудного мужа». Получилась как бы дилогия.

Мне часто задают ещё один вопрос: насколько описанное в моих книгах соответствует моей собственной жизни и моему личному опыту. Вопрос непростой и провокационный, если учесть, что писательские жены читают сочинения своих супругов исключительно как следователи по особо важным делам – в поисках улик, изобличающих их былую, текущую или грядущую неверность. Чтобы не вдаваться в опасные подробности, особенно когда спрашивают в прямом эфире, я придумал такую лукавую формулу: «Мой личный опыт соотносится с моей прозой примерно так же, как тело танцора соотносится с танцем, который он исполняет». Красиво, согласитесь, но туманно. На самом же деле я почти никогда ничего не придумываю, окружающая жизнь настолько богата необыкновенными событиями и колоритными личностями, что дело писателя – их разглядеть, изъять из реальности и перенести – живыми – в свои сочинения. Другое дело, что в поисках героев и ситуаций я «роюсь» не только в своей жизни, но и постоянно заглядываю в судьбы моих друзей, родственников, знакомых и даже случайных попутчиков и попутчиц. Кстати, ценнейшую информацию обычно сообщают женщины, одаривающие сочинителя пусть даже кратким благорасположением.

К сожалению, у большинства писателей прототип в процессе превращения в литературного героя тихо помирает, а читать книжки, где, словно зомби, разгуливают по страницам неживые персонажи, движимые усилиями авторской воли, сами знаете, неинтересно. Собственно, этим тайным даром – сохранять жизнь прототипам – и отличается хороший литератор от плохого. Нельзя просто так взять и переставить человека из реальности в текст, ничего не получится. Замечательно эту простоватую методу спародировали Ильф и Петров, изобразив писателя, который, познакомившись в гостях с кустарём-одиночкой и приняв его за стопроцентного пролетария, тут же побежал вставлять нового приятеля в свой роман «А паразиты никогда». Видимо, прототипы, чтобы стать полноценными литературными героями, должны значительное время пожить во внутреннем мире писателя, теряя случайные и закрепляя в себе типические черты, пропитываясь авторской индивидуальностью.

И ещё один секрет: литературные персонажи не заготавливаются впрок, как солёные рыжики к Новому году. В процессе сочинения они спонтанно востребуются из сонма себе подобных, обитающих в авторском подсознании. Кстати, по некоторым гипотезам, душа ребёнка витает над «делающими детей» родителями, дожидаясь момента, когда можно юркнуть в своё будущее телесное обиталище. С литературными героями примерно то же самое. Вот и в повести «Возвращение блудного мужа» историю про то, как партийный начальник стал издавать порножурнал, я не придумал. Один мой товарищ, детский поэт, некоторое время руководивший парткомом Московской писательской организации, основал в начале лихих девяностых, чтобы прокормиться, общеизвестный сексапильный еженедельник. Он даже звал меня к себе на работу, принимая во внимание мои заслуги в деле реабилитации эротизма в советской литературе, (см. мою статью «Об эротическом ликбезе и не только о нём…», опубликованную в книге «Порнократия. Сборник статей» 1988 год.) От приглашения я отказался, хотя тоже в ту пору не жировал. А вся эта пикантная коллизия пригодилась мне спустя десять лет, когда я описывал мытарства издательского труженика Саши Калязина… Вот ведь как!