— Ну, дело, в общем, не срочное. В Африке никогда нет ничего срочного. Перемены происходят медленно и, как правило, ненадолго. Хорошо бы, так же было в Европе. — И, собрав свои бумаги, шеф тихо выскользнул из помещения — так уходит хозяин, решивший, что вечеринка пойдет куда лучше без него.

— Странно, — заметил Персивал, — когда я осматривал на днях Дэвиса, его жующий аппарат был в отличном состоянии. Он сказал, что с зубами у него никогда не было проблем. Я не обнаружил у него даже зубного камня. Кстати, Кэсл, добудьте-ка мне фамилию его дантиста. Мне это нужно для медицинской картотеки. Мы любим в случае надобности рекомендовать своих врачей. Так оно безопаснее.

Часть третья

Глава I

1

Доктор Персивал пригласил сэра Джона Харгривза отобедать с ним в клубе «Реформа» {108}. У них вошло в привычку раз в месяц, по субботам, когда большинство членов клуба уезжает из города, обедать поочередно в «Реформе» и в «Путешественниках» {109}. Дома с высокими окнами окаймляли Пэлл-Мэлл, серо-стальную, словно викторианская гравюра. Бабье лето подходило к концу, часы уже были переведены на зимнее время, и приближение зимы чувствовалось в легчайшем ветерке. Обед начался с копченой форели, что побудило сэра Джона Харгривза сказать доктору Персивалу, что он серьезно подумывает, не зарыбить ли речушку, отделяющую его парк от сельскохозяйственных угодий.

— Мне потребуется ваш совет, Эммануэл, — сказал он. Они называли друг друга по имени, когда были одни.

Довольно долго они говорили о ловле форели, или, вернее, говорил доктор Персивал: Харгривз на этот счет ничем не мог блеснуть, но он знал, что доктор Персивал может разглагольствовать о рыбной ловле до ужина. Однако, по счастью, в разговоре промелькнуло упоминание клуба «Реформа», и беседа перешла на другую излюбленную тему.

— Будь я человеком совестливым, — заметил Персивал, — я бы ни за что не остался тут в членах. Остаюсь же я потому, что кухня тут — и, простите, Джон, копченая форель в том числе — лучшая в Лондоне.

— Кухня у «Путешественников» нравится мне не меньше, — заметил Харгривз.

— A-а, но вы забываете о нашем мясном пудинге с почками. Я знаю, вам это будет не по душе, но я предпочитаю его даже пирогу вашей супруги. Тесто ведь не пропитывается мясным соком. А пудинг его в себя вбирает. Пудинг, если можно так выразиться, как бы соединяется с соком.

— Но почему при этом страдает ваша совесть, Эммануэл, если считать, что она у вас есть, хотя это и весьма маловероятно?

— Вам, должно быть, известно, что членом клуба можно стать, лишь подписав декларацию в поддержку Акта о реформе тысяча восемьсот шестьдесят шестого года. Акт этот, правда, не такой уж плохой, как некоторые последующие, — он все-таки дал право голоса восемнадцатилетним, но одновременно распахнул ворота перед весьма пагубной доктриной: каждый человек имеет право голоса. Даже русские провозгласили теперь это в пропагандистских целях, но они оказались не дураками и ставят на голосование лишь то, что не имеет никакого значения в их стране.

— Какой же вы реакционер, Эммануэл! А вот в том, что вы сказали про пудинг и тесто, мне кажется, что-то есть. В будущем году можно попробовать приготовить пудинг… если нам еще по средствам будет охота.

— Если она будет вам не по средствам, то исключительно из-за того, что каждый имеет право голоса. По-честному, Джон, признайте, какую мясорубку породила эта дурацкая идея в Африке.

— Мне думается, нужно время, чтобы подлинная демократия заработала.

— Такого рода демократия никогда не заработает.

— Неужели вы действительно хотели бы вернуться к тем временам, когда правом голоса обладали только домовладельцы, Эммануэл? — Харгривз никогда не мог определить, насколько доктор Персивал говорит серьезно.

— Да, а почему бы и нет? Уровень дохода, дающий право голоса, должен, конечно, каждый год меняться с учетом инфляции. Нынче он, пожалуй, мог бы составлять четыре тысячи в год. В таком случае шахтеры и докеры получили бы право голоса, а это избавило бы нас от многих неприятностей.

После кофе они по взаимному согласию спустились с широких ступеней времен Гладстона {110} и вышли на холод серой Пэлл-Мэлл. Старое кирпичное здание Сент-Джеймсского дворца {111} догорало в сером воздухе словно затухающий костер, и стоявший на часах солдат мелькнул багрянцем мундира, будто последняя вспышка огня. Они пересекли улицу, вступили в парк, и доктор Персивал сказал:

— Вернемся на минутку к форели…

Они выбрали скамейку, откуда видны были утки, легко, словно намагниченные игрушки, скользившие по поверхности пруда. Оба были в одинаковых толстых твидовых пальто — в таких ходят люди, предпочитающие жизнь за городом. Мимо прошел мужчина в котелке; он нес зонтик и шел насупясь, думая о чем-то своем.

— Это Брауни — с «и» на конце, — заметил доктор Персивал.

— Какую уйму народу вы знаете, Эммануэл.

— Один из советников премьера по экономическим вопросам. Вот ему, сколько бы он ни зарабатывал, я бы права голоса не дал.

— Ну-с, поговорим немножко о делах, не возражаете? Мы теперь одни. Вы, очевидно, опасаетесь, что в «Реформе» подслушивают.

— А почему бы и нет? Когда там такое скопище фанатиков, ратующих за то, чтобы каждый имел право голоса. Если они способны были дать право голоса шайке каннибалов…

— Не надо третировать каннибалов, — сказал Харгривз, — среди моих лучших друзей есть каннибалы, а теперь, когда этот Брауни с «и» на конце уже не может нас услышать…

— Я очень тщательно проверил все вместе с Дэйнтри, Джон, и лично я убежден, что Дэвис — тот, кого мы ищем.

— А Дэйнтри тоже в этом убежден?

— Нет. Все ведь основано на предположениях — иначе и быть не может, — а у Дэйнтри ум юриста. Не стану делать вид, что мне нравится Дэйнтри. Полное отсутствие чувства юмора, но, естественно, очень добросовестный. Две-три недели тому назад я провел вечер с Дэвисом. Он не законченный алкоголик, как Бэрджес и Маклин, но пьет много… и, по-моему, стал больше пить с тех пор, как мы начали его проверять. Подобно тем двоим, а также Филби, он явно находится в состоянии стресса. Что-то вроде маниакальной депрессии… а маниакальной депрессии обычно сопутствует шизофрения, свойственная двойному агенту. Он стремится за границу. По всей вероятности, так как знает, что находится под наблюдением, а возможно, потому, что ему запретили удирать. Он, конечно, уйдет из-под нашего контроля в Лоренсу-Маркише и одновременно будет находиться в весьма полезном месте для них.

— Да,