Я в общем-то и не ожидал обнаружить явные следы работ по прокладке туннеля, но рассчитывал найти хоть что-то. Однако интересовавшая меня стена была почти полностью скрыта высокими, запертыми камерами, за которыми виднелся природный камень.

Какой же из этих шкафчиков может служить дверью в туннель? И даже если я определю это, то как пройду в переход? И какие ловушки ждут меня по ту сторону двери?

Я переходил от одной камеры к другой, сверяя показания приборов. Никакой разницы. Никаких токов холодного воздуха. Никаких указаний на источник тепла.

Махарал, конечно, позаботился бы о том, чтобы рутинная проверка, проводимая обычными патрулями, не наткнулась ни на что подозрительное. При всей своей самоуверенности профессор не стал бы полагаться на то, что сможет перехитрить не только ТЭЗ, но и все США. Единственный друг Махарала — скрытность. Неудивительно, что он так отточил способность заметать следы.

Я посмотрел на входивший в комплект снаряжения лазер. Вырезать замки не проблема… потом вскрыть задние стенки камер и либо обнаружить вход в секретный туннель, либо признать, что где-то в мои рассуждения вкралась неточность.

А сенсоры? А ловушки? Смогу ли я пройти, не спугнув того, кто затаился по ту сторону Уррака Меса?

Ты думаешь и действуешь так, словно Махарал все еще жив.

Если там и был туннель, то им, наверное, никто не пользовался с понедельника. Когда профессор разбился на пустынной дороге, оставшиеся големы тоже покинули реальный мир, оставив опустевшее убежище неохраняемым.

Звучит логично. Но готов ли ты проверить эту логику ценой собственной жизни?

Даже если Махарал мертв, то остался Каолин, уже доказавший свою активность и способность к любым действиям. Что, если триллионер там, за дверью?

Раздумывая о том, каким должен быть следующий шаг, я вспомнил совет Клары.

Когда сомневаешься, постарайся мыслить категориями тупого героя идиотских картин.

По меньшей мере восемь поколений безмозглых продюсеров и режиссеров упрямо цеплялись за истертое кинематографическое клише, отправляя героя навстречу опасности. А вот и другое: «герой всегда обязан считать, что власти на стороне зла, бесполезны или ничего не понимают. Сюжет только выигрывает оттого, что герой никогда и не думает обращаться за помощью».

На протяжении двух дней, я вел себя, как тупой киношный герой. Правда, меня и в самом деле разыскивали копы. Официально, как «важного свидетеля», фактически как главного подозреваемого по делу о попытке диверсии на «Всемирных печах». И это без учета того, что меня пытались взорвать.

Дважды!

И все же кое-что менялось. Полиция и военные базы явно расстроены фактом ракетной атаки на мой дом. Среди них, несомненно, хватает честных и компетентных людей, понимающих, что суть дела скрыта слоями лжи. Что, если я покажу, как Йосил Махарал злоупотребил доверием правительства и устроил из военной базы личный склад? Это могло бы помочь очиститься от подозрений.

Или позвонить адвокату? Пригласить представителей всех заинтересованных сторон: военных, полиции, властей… Рассказать обо всем, что мне известно, и пусть дальнейшим занимаются настоящие профессионалы.

Нет, что-то во мне противилось одной мысли о такой перспективе. Я чувствовал, что так быть не должно.

Последние дни меня поддерживали лишь злость и боевой дух. Возмущение — сильный наркотик, его хватает надолго. Но чтобы испытать его по-настоящему, надо быть в реальном теле.

Я против Беты. Я против Каолина. Я против Махарала. Плохие парни, все они, каждый по-своему, по-злодейски, замечательны.

Разве не их ненависть сделала меня равным им героем? Язвительность помогла — я отступил на шаг.

И принял решение.

«Салон Радуги».

«Герой тот, кто доводит работу до конца, Альберт», — сказала однажды Клара.

«Салон Радуги».

«Будь смелым при необходимости. Отвага — восхитительно как последнее средство, когда разум не дает результата».

О'кей, о'кей, подумал я, испытывая небывалое облегчение от осознания собственной незначительности.

Мужчина должен знать свой предел, а я уже перешагнул границу. Черт. Я не пара даже Бете! Каолин и Махарал просто из другой лиги.

Ладно. Время стать гражданином. Пусть так и будет.

Мысленно приготовившись к долгому и неизбежному допросу, я потянулся к позаимствованной чадре и медленно повернулся…

…но тут же попятился — из тени выступила и надвинулась на меня высоченная фигура!

Оно появилось из-за угла ближайшей автопечи, существо гуманоидной формы и увеличенных раза в полтора по сравнению с нормальным человеком размеров.

На визоре шлема вспыхнули какие-то тревожные диаграммы, покрывшие силуэт голема яркой аурой и странными символами, наверное, понятными обученному солдату. Меня же этот внезапный поток информации только смутил. Я поднял визор…

…и тут же ощутил сильный запах. Запах свежеиспеченной глины. С кисловатым привкусом. Этот резкий запах мог бы насторожить меня, если бы я так не полагался на армейскую экипировку, а больше доверял собственным чувствам.

— Стой! — сказал я, выпуская из рук чадру, которая зацепилась за рукоятку оружия.

Вытащив наконец лазер, я лихорадочно искал предохранитель. Мешало все — большой палец и перчатки.

— Не подходи ближе — буду стрелять!

Голем продолжал надвигаться, испуская стоны. Что-то было не так — возможно, неудачный импринтинг или несоблюдение режима запекания. Так или иначе, он не остановился и даже не замедлил шаг. Рассчитывать на рациональную дискуссию не приходилось.

Передо мной встала дилемма.

Спрячься. Или стреляй. Только не пытайся совместить одно с другим.

Предохранитель щелкнул. Я почувствовал пульсирующую силу оружия и сделал выбор.

Горячий луч прорезал голема, рука упала на пол…

Он отреагировал оглушающим ревом и рванулся вперед. Я вскинул руку, и в тот же миг тяжелая фигура сжала меня.

Неверный выбор.

— А знали ли вы, Альберт, что первая форма жизни была, возможно, создана из глины?

Этот проклятый призрак, похоже, никогда не замолчит. Болтает и болтает, а тем временем пытка становится все невыносимее. Как бы я хотел замазать его серый спектр, изгнать его в тот мир, откуда он пришел. Отправить к преданному и убитому им создателю.

Конечно, моя злость — это то, что ему и надо! Дать мне какой-то фокус. Боль — центр, вокруг которого я вращаюсь, тогда как все остальное рушится.