На следующий день после отклонения просьбы о помиловании, 3 августа 1976 года, Саблина расстреляли.

Из очередного опуса о героическом замполите: «Его родные, которых Саблин поставил в известность о своих намерениях только накануне выступления, написав им письма с борта “Сторожевого”, мучительно переживали происшедшее. О казни они узнали лишь спустя восемь месяцев после суда, получив официальное свидетельство о его смерти, небрежно оформленное в феврале 1977 года. Но отец казненного, капитан 1-го ранга в отставке Михаил Павлович Саблин, воевавший во время Великой Отечественной войны на Северном флоте, каким-то образом узнал о расстреле сына раньше, и это свело его в могилу: в конце января 1977 года сердце не выдержало, Роковая весть сразила и бабушку Саблина, вдову моряка с погибшего еще до революции крейсера “Паллада”. Вскоре умерла мать Саблина, Анна Васильевна».

Но при чем здесь советская власть, которая справедливо покарала человека, вооруженным путем захватившего боевой корабль? В преждевременной смерти свих родных виноват лишь один человек — сам Саблин.

Журналисты много пишут о том, как нелегко было родственникам Саблина после того, как он стал преступникам. А родственникам каких преступников легко? Такова их планида — жить с сознанием мысли, что твой близкий человек преступил законы государства и человеческой морали, ежедневно и ежечасно читать в глазах окружающих осуждение. Впрочем, что касается родителей Саблина, то поняв из письма сына, что тот готовит государственное преступление, они даже попытались это преступление предупредить, как это было в их силах.

Впрочем, советская власть действительно обратила внимание на родственников Саблина и... бесплатно предоставила семье расстрелянного изменника без всякой очереди новую отдельную благоустроенную квартиру в Калининграде. Об этом факте все многочисленные писаки-либералы вспоминать не любят, а зря! Проанализировали бы и опубликовали, когда и в какой стране власти столь гуманно и благородно поступали по отношению к семье казненного преступника?

Нам неизвестно в точности, как произошла казнь Саблина, да и нужно ли нам все знать? Скорее всего, все происходило в печально знаменитом лефортовском подвале. Да и процедура, по-видимому, была стандартной: оповещение об отказе на ходатайство о помиловании, спуск без объявления причины под конвоем в подвал, смертная комната и пуля в затылок. При этом в обязательном порядке должны были присутствовать помимо непосредственного исполнителя приговора: начальник тюрьмы, прокурор и врач. После смерти казненного закопали на одном из служебных кладбищ в могиле под номером-шифром. Мы не знаем, как вел себя в последние минуты жизни Валерий Саблин. Возможно, с ним была такая же истерика, что и на суде в момент оглашения приговора, ведь пока он не услышал об отказе на прошение о помиловании, у него оставалась надежда на жизнь. Честно говоря, мне очень хотелось, чтобы в эти свои последние минуты бывший замполит вел себя достойно, как настоящий русский офицер, пусть совершивший тягчайшее преступление, но искренне это осознавший, раскаивавшийся и нашедший в себе силы мужественно встретить свой последний миг. Мир его праху...

После ареста Саблина среди других вещей, изъятых при обыске из его каюты, был изъят и тот самый старый немецко-фашистский кортик со свастикой на ножнах и рукоятке. В протоколе обыска он фигурирует как «трофейный немецкий кортик, подаренный отцом». Дальнейшую судьбу этого кортика я не знаю. Возможно, он был приобщен к делу и навсегда исчез в хранилищах КГБ, возможно, после суда и вынесения приговора был возвращен семье.

Порой я невольно думаю, что этот фашистский «проклятый» кинжал, возможно, и стал тем зловещим талисманом, который заставил его обладателя свернуть с пути служения силам добра и справедливости на путь служению делу предательства Родины, измены и зла.

Первые годы после событий на БПК «Сторожевой» о Саблине и его мятеже молчали. Все, так или иначе имевшие отношение к этому событию, давали подписку о неразглашении информации. Да и говорить было особо не о чем, так как информации о событиях 8—9 ноября 1975 года было крайне мало.

Вспоминает адмирал Валентин Егорович Селиванов: «Особых разговоров ни о “Сторожевом”, ни о Саблине не было. Участники событий, говорят, давали подписку о неразглашении. Однако особого интереса расспрашивать у них ни у кого не было. Корабли много плавали, отрабатывали задачи, ходили на боевую службу. У каждого хватало своих забот. Ажиотаж вокруг Саблина и его мятежа возник только с началом горбачевской перестройки и в последующее десятилетие. Все мы считали, что коль всю бучу затеял замполит, то пусть партийные органы этим вопросом и занимаются. Спустя некоторое время в дивизии провели партийную конференцию по вопросам политической бдительности. Там упоминали и “дело Саблина”. Помню, что был у нас офицер по фамилии Юденич. Когда же объявили, что слово для выступления представляется коммунисту Юденичу, у присутствовавшего на конференции вице-адмирала Шабликова глаза на лоб полезли. Он был страшно недоволен и шептал мне в президиуме: “Вы бы еще на партконференцию по политической бдительности и Колчака пригласили для комплекта!” В реальности события “Сторожевого” имели для нас последствия только в том, что вскоре после этого в дивизии был значительно расширен штат офицеров особого отдела и теперь особист имелся на каждом из кораблей».

Из воспоминаний контр-адмирала в отставке Э.М. Чухраева: «Неправда, что тема мятежа на “Сторожевом” в советское время полностью замалчивалась. Да, разговоры на эту тему не приветствовались, но и какого-то приказа о молчании я не помню. В 1983 году, когда я был начальником политотдела дивизии кораблей в Кронштадте, мы проводили на базе дивизии семинар молодых военных писателей. Присутствовали на нем и представители ЦК КПСС. Во время семинара кто-то из писателей поднял тему Саблина, задав полемический вопрос: кто Саблин — изменник или герой? Я с трибуны отвечал на этот вопрос. Говорил приблизительно следующее. Если говорить о героизме Саблина, то он относителен. Да, для того чтобы совершить то, что совершил он, надо было иметь и волю, и убеждения, а на это способен далеко не каждый. Однако Саблин был офицером, он дал присягу, а потом сознательно эту присягу нарушил, замарав тем самым свою офицерскую честь. События на “Сторожевом” не были бунтом экипажа — это было выступление всего лишь одного человека, фактически взявшего в заложники свой экипаж. При этом Саблин действовал убийственно и кровопролитно по отношению к своим подчиненным, подставляя их под уничтожение. Спрашивается, за что? Да, он выступил за свою идею, а все остальные? Хочешь быть революционером — будь им, но при чем здесь боевой корабль, при чем сотни людей, которые должны из-за твоих идей страдать. Экипаж чудом остался жив, но судьбы людей и в первую очередь молодых офицеров все равно были навсегда сломаны. Поэтому вывод может быть только один — Саблин не только не герой, он антигерой».

На флоте некоторое время все же проявлялся синдром «Сторожевого». Однажды, когда я уже был командующим 5-й оперативной эскадрой, в преддверии одного из съездов КПСС, мне докладывают, что на авианосце «Киев», входившем в тот момент в состав эскадры, особист обнаружил «крамолу» — флагманский РТС публично заявил, что готовит некий «подарочек» к съезду партии. Что делать? Смутьяна срочно под надуманным предлогам отправили в корабельный лазарет, где придумали болезнь, от которой лечили демедролом и другими успокаивающими лекарствами. Когда съезд закончился, его выпустили. Прошло некоторое время. Мне стало интересно, что же это за «подарочек» готовил офицер съезду партии. Будучи в очередной раз на «Киеве», я его вызвал и спросил. На что мне последовал такой ответ: «Я уже законспектировал 54 тома собраний сочинений Ленина и собирался ударными темпами успеть законспектировать к началу съезда все 56, но заболел и не успел».