ничейное, а правильнее сказать, «обобществленное» пацанвой, барахло — подходящие по размеру обутки, портяночки широкие и вроде без особо больших дырок, вполне сносную шапчонку…

Тогда ушами хлопать было недосуг. Не один же ты такой шустрый промеж ребят за освободившейся той, ничейной, одежкой по спальне рыскаешь. И посему Славка вон из кожи лез, чтобы везде успеть первым.

Ведь это лишь Вальке Щуру — ну, может, и еще двоим-троим «богачам», которые пожмотистее, — наплевать было на ежевечерний дележ общей амуниции. У них-то у каждого свои шмутки припасены — никто к ним не касайся! Остальная же братва за любой тряпкой — чуть не в драку кидается. Но лучшее, понятно, прямо из рук в руки передается настоящим пацанам, таким, к примеру, как Иван Морозовский, а всяческой мелкоте — чего поплоше, рваненькое…

Вот с той поры и стали томить Славку разные насущные заботы. Надо было суметь пристроить в середку прилаженной у голландки полочки мокрые ботинки — поближе к печному зеву — и караулить, не то другой такой же шкет их мигом оттуда спихнет, дабы собственные штиблеты всунуть. Кроме того, следовало и кровную свою, и взятую у ребят обмундировку, не суетясь, у коптилки со всех сторон осмотреть, при надобности — починить, в божеский вид ее привести; быть может, к шапчонке завязочки на всякий случай приспособить.

А уже после всего этого, перед самым сном, расстелить поверх матраца — под себя — сырые портянки. И когда влажную их знобкость своим теплом перешибешь, угреешься, не запамятовать, что на них лежишь, — пореже ворочаться с боку на бок. Иначе они в ноги сползут, к краю собьются либо вовсе на пол упадут и, коль никто их втихаря не уведет, проваляются там без пользы — не просохнут.

Впрочем, главная причина нынешней парнишкиной маеты заключалась, однако, в другом. С одежкой-то у него вечером как будто бы не хуже, чем обычно, обошлось: все, что ему требовалось для ближнего похода, он себе достал, кое-как починил, сушить пристроил…

Если же честно признаться, то затосковал Славка Комов из-за того, что как раз на сегодняшнее утро выпадал ему черед по мере сил обеспечивать кухню дровами. Хотя и тут, казалось бы, не таилось для него большой беды. Ну, велика ли в том разница — что побираться по дворам, что промышлять топливо? Таскать разве потяжелее. Но, по его, Славкиному, разумению, выходило, что велика. И не в тяжести суть. Потому как всякий, даже самый затрушенный детдомовец знал, что удача в хлопотном дровяном деле зависит уже не только от тебя, а и от того — с кем ты пойдешь и куда.

Именно последние эти соображения и не давали покоя ночь напролет Славе Комову.

И почему он такой невезучий? Остальные пацаны вроде бы как-то вместе, кучно держатся — все давно скорешевались кто с кем, приноровились один к другому, подыскали себе постоянных напарников. А он по сию пору как пустой желудь в проруби болтается.

То сперва к Ивану Морозовскому прильнул; потом чуть было к Женьке Першину не присоседился; затем наконец и о Зое вспомнил, о родной своей сестре. Дак ведь и спохватился-то он о том, что у него сестра имеется, лишь когда самого припекло, жареный петух в зад клюнул: невмоготу довелось в поле, а сейчас они опять — словно бы и не родня…

Или просто не хватает ему какого-то постоянства в тяжкой этой жизни? Должного упорства в характере нету, что ли? И потому, наверное, труднее надежную опору среди людей себе отыскать? Ну, кто ж его знает… Не поймешь… А может, так и должно быть?..

Вот и после возвращения в детдом с гороховой той уборки не заладилась трещинка в дружбе у Славки с Иваном. Правда, они не сторонились друг друга, и Мороз по-прежнему в обиду его никому не давал. Но чтобы как раньше было — все на пару, — такого меж ними больше не водилось. Да-а… Тут к кому ни толкнись — нигде тебе ничего не светит. Снова к Женьке Першину подвалиться? Нет, он, бедолага, и сам едва-едва до уборной добирается. В город Женька покуда не ходок — тощего такого огольца на улице ветерком унесет. К сестре?.. Зоя бы, конечно, и в теперешнем горе не оставила, помогла бы брату. Но какой же дурак решится с девчонкой — пускай она тебе и родня — за дровами пойти?.. То-то и оно…

Как ни прикидывал в уме Славка, как ни примерялся мысленно в напарники то к тому, то к этому пацану — все равно у него получалось так, что придется ему топать сегодня на промысел в одиночку. И прискорбное сие обстоятельство, понятно, не предвещало ничего хорошего приунывшему парнишке. Но что же тут поделаешь? Да ничего.

Вон и другие ребята — на которых нынче пала дровяная забота — зашебаршились в потемках на своих кроватях, к печке потянулись за обувкой. Значит, пора и тебе вставать, собираться. Хошь не хошь, а идти надо. Твой черед…

По серой рассветной стыни — полностью снаряженный в недальний путь — Славка Комов явился в кухню.

Не первым, однако. Здесь уже пристроились у пошкрябанного ножами разделочного стола все сегодняшние дровоносы — Генка Семенов, Валька Щур и те ребята, что вечно перед ними крутились, особенно подле Вальки Щура: шестерили ему, шакалили у него помаленьку. Теперь были заняты делом все пацаны — молчком гужевались над мисками.

Тетя Фрося по утрам досрочно кормила своих добытчиков и накладывала им, не скупясь, чтоб — от пуза. Если картошка варилась в котле — уминай картошку; овсянка ли там, пшенка ли булькала — лопай ее, сколько в тебя влезет. Это уж на что попадешь.

— А ты чего, воробей, так поздно? Заспал чи шо? — Тетя Фрося взяла пустую миску, шмякнула в нее целый черпак перловки, аж пухлая поварихина рука вместе с миской книзу подалась, — улыбчиво глянула на Славку и еще четверть черпачка добавила. — Или ты, может, простудился? Занедужил, а?..

— Да нет, теть Фрось… Я так…

— Ну, тоди сидай соби на оту лавку, рядком со своими шаромыгами! — Тетя Фрося от щедрого сердца облила кашу постным маслом и в кругло вознесшийся над миской перловый этот взлобок ложку воткнула; потом повариха отступила на шаг от плиты, легонько двинула рукой — и днище миски скользко шваркнуло о столешницу. — Ну-кось, хлопчики вы мои, давайте еще одному парубку место! Посуньтесь-ка, деточки, трошки…

Мальчишки нехотя заелозили задами, чуточку потеснились на просторной скамье.

На явление Славки Комова никто из них и ухом даже не повел. Не до него было ребятам. Они старательно частили ложками; верхние пуговки на штанах расстегнули, ремешки да завязки свои рассупонили; шапки в