Лика не жаловалась. Она просто молча позволила переодеть себя в чистое бельё и протереть мокрым полотенцем, а потом приняла чай с мёдом из моих рук и также молча всё выпила.

Глаза девочки лихорадочно блестели. На градуснике было 38,5 градусов, и я уже начинала волноваться, потому что доктор задерживался.

– Он придёт, – вдруг сказала Лика хриплым голосом. – Врачи всегда опаздывают.

Я улыбнулась.

– Хочешь, я сделаю тебе молока с мёдом? От горла хорошо помогает.

– Хочу, – ответила девочка, помолчав несколько секунд. – Только можно без пенок? У папы всегда получается с пенками. Так противно.

Я захихикала. У моего папы была точно такая же проблема – никак не получалось сделать мне молоко без пенок, когда я болела. А с пенками я пить категорически отказывалась.

Когда я принесла Анжелике горячего молока с мёдом и сливочным маслом, она выпила всю чашку с таким наслаждением, будто я принесла ей нектар жизни.

– Без пенок? – уточнила я.

Она кивнула и поставила чашку на стол.

– Да.

Помолчав, Лика вдруг сказала:

– Мама всегда уходила, когда в доме кто-нибудь заболевал. Чтобы не заразиться. За нами всегда ухаживал папа или бабушка. Последние три года, с тех пор, как она умерла, я старалась не болеть, чтобы не оставаться одной. Почему ты не ушла? Ты не боишься заразиться?

Я покачала головой. Подошла к кровати, села рядом с Ликой и осторожно погладила её по голове. Она не дернулась, не отшатнулась, только продолжала смотреть на меня своими лихорадочными глазами.

– Я не ушла, потому что очень хорошо знаю, каково это – быть одной.

Больше Лика ничего не сказала. А когда пришёл доктор и выписал ей кучу лекарств, спокойно всё выпила, чтобы чуть позже провалиться в тяжёлый сон.

Я сидела рядом и держала её за руку.

Лика болела целую неделю. Максим разрешил мне быть с ней дома, договорившись с Королёвым, чтобы обойтись без больничного. Лисёнок скучала, но мы решили не возвращать её домой, пока зараза не выветрится полностью.

Лика со мной почти не разговаривала. В первые дни и не могла – всё время спала. А потом просто лежала и смотрела в потолок, словно думая о чём-то очень важном, известном только ей одной. Или следила за тем, как я убираюсь в комнате. Лекарства она принимала по-прежнему безо всяких капризов.

Порой я ловила на себе внимательный и сосредоточенный Ликин взгляд – она рассматривала меня так, будто старалась запомнить. Так, будто я вот-вот исчезну. Мне казалось это странным, но я ничего не говорила девочке.

На пятый день, когда температура уже спала, Лика вдруг вошла на кухню. Я в это время увлечённо месила тесто.

Она застыла, увидев, чем я занимаюсь.

– Что ты делаешь? – спросила девочка немного смущённо.

– Пироги. С капустой. Максим сказал, что это твои любимые.

– Да.

Лика нерешительно переминалась с ноги на ногу, не решаясь пройти дальше.

– Ты чего-нибудь хочешь? – решила я прервать молчание. – Чаю? Или суп?

– Нет, – она помотала головой, слегка покраснев. – Я… просто… мне просто скучно.

– О! Ну тогда проходи, садись. Только недолго. А то вдруг опять температура поднимется. С меня тогда Максим три шкуры снимет, что не позаботилась о тебе.

Лика, усаживаясь за стол, лукаво улыбнулась.

– А я иногда слышу, как ты стонешь.

Тут уже покраснела я.

– Э-э… Ну мы вроде стараемся тихо…

– Ага, – девочка заулыбалась ещё шире, – когда здесь была Лисёнок, совсем ничего не было слышно. А сейчас вы, видимо, расслабились.

Я, почувствовав, как горят щёки, потерла одну рукой, забыв, что ладонь у меня вся в муке. Лика весело расхохоталась, увидев, что у меня из этого получилось.

– Извини, – я тоже заулыбалась, – я постараюсь потише.

– Когда Лисёнок вернётся, не забудь об этом обещании. Ей ещё рано всё это слышать.

– А тебе не рано?

Она вдруг погрустнела.

– Мне уже поздно.

– Почему?

Лика пожала плечами.

– Ты забываешь, какая у меня мама. Когда мне было двенадцать, она поведала мне всё о своих отношениях с мужчинами. И стала с ними знакомить. Один из них попытался однажды меня изнасиловать.

От изумления я села на стул.

– Я никому об этом раньше не рассказывала, – тихо сказала Лика. – Знает только мама. Она меня тогда из-под него и вытащила. И не особенно впечатлилась, сказала, что это бывает и не нужно переживать. Мама у нас такая – ей всё пофигу. Ничем не прошибёшь. Знаешь, я думаю, если бы у него получилось-таки меня изнасиловать, она бы тоже сказала, что это бывает и не нужно переживать.

Я встала и вновь стала месить тесто, чтобы успокоить злость на Лену, разгоревшуюся у меня внутри.

Громов уверял, что она неплохой человек. Да, возможно, но равнодушие, как известно, убивает быстрее ненависти.

– Ты поэтому стала такой грубой? Максим говорил, что в двенадцать лет ты начала всем хамить.

– Возможно, поэтому, – Лика пожала плечами. – Я не задумывалась. Мне просто было плохо. Из-за всего сразу. Я ведь считала, что мама с папой друг друга любят, а оно вон как оказалось. И эти мамины любовники, один другого краше… Я поэтому так Лисёнка опекала – боялась, что с ней будет то же самое, когда она правду узнает. Старалась её потихоньку подготовить.

Я поделила тесто пополам и отдала девочке половину. Поймав её непонимающий взгляд, сказала:

– Учись. Вечером папе скажешь, что помогла мне пироги готовить.

И Лика, поднявшись со стула, нахмурилась и стала мять тесто. Я, улыбаясь, наблюдала за её действиями.

Когда я была подростком, мама объяснила мне, что тесто – живое. И готовить лучше с хорошими мыслями, потому что оно забирает в себя энергию. На плохих мыслях тесто плохое получится. Но сейчас я была готова пожертвовать вкусом пирогов ради того, чтобы Лике стало легче. Ведь, вымешивая тесто руками, она отдавала ему свою негативную энергию, обиду маленькой девочки, которую, как котёнка, в двенадцать лет бросили в воду и оставили выплывать из реки совсем одну.

– Мама никогда не стеснялась проявлять свои чувства, – говорила Лика, с силой сжимая тесто. – Она брала меня с собой в путешествия, знакомила со своими мужиками, селила в соседней комнате, а по ночам я слушала их громкую возню. Поэтому то, что происходит между вами с папой, не может меня смутить. Я уже такого наслушалась, что, боюсь, когда меня саму начнёт кто-нибудь соблазнять, убегу из-за собственных воспоминаний.

– Не нужно никуда убегать. Просто подожди человека, которого полюбишь, и тогда всё получится.