в Чёрном море я привыкал всё к большему и большему давлению, моментальная смерть никогда не была так близка. А что если б я однажды не успел обратно подняться, не рассчитал немного запас кислорода.

К Гаутаме Будде пришёл ученик с полной чашей для подаяния. То, что попадает в чашу для подаяний нельзя было выкидывать. И ученик спросил Гаутаму Будду как ему поступить. В его миске было мясо. Он не знал, как поступить: Гаутама Будда учил о ненасилии и о неотбрасывании. Даже человек таких высот, как Гаутама Будда закрыл глаза, чтобы подумать. И когда он открыл их он сказал, что впервые сталкивается с такой противоположностью и разрешил ему съесть тот кусок.

Единственная вещь, которую я ненавидел в жизни — это ходить на работу. Убивать бо́льшую часть быстролетного дня на одни и те же движения, одни и те же слова, вопросы, складывания. Коллеги, которые обязательно становились либо назойливыми родственниками, либо тихими врагами.

Меня ничего не увлекало так сильно, как прослушивание. Львиная доля информации поступала через слух. Слух видит в вечно настоящем мгновении, а зрение отставало и тормозило. Мои уши могли уловить всё за миг, а глаза настраивались, думали о своём. Слух никогда не обманывал, как слышно — так оно и есть. Единственное над чем не задумывались глаза — это женская эмоциональная привлекательность. Женское лицо так сильно отличалась от мужского, оно всегда было интересным. Лица гомосексуалистов застряли между, и я их сразу иронично замечал.

Для меня девушки были красивыми парнями без членов и с длинными волосами. Я и хотел любить их, как друзей, в жопу.

В Сочи пока ни с кем не получалось познакомиться. Архангельский спасатель, красивый молодой, волынщик и всем насрать. Но комплексная соль не в этом была.

Уму непостижимо, невообразимо как, опять со мной, опять, опять. Ко мне в комнату заселили мужчину гомосексуалиста, который в меня очень сильно втюрился. Это был пипец. Я сначала не заметил, как этот тип поначалу ходил со мной в магазин. Потом он сидел на лавке на каждом моём набережном дудении рядом с сириусом. Ну я не мог ему высказать, чтобы он отвалил. Я думал, мы как хорошие приятели просто, в одной светёлке спим, койки напротив друг друга, в один толчок ходили, в столовку. Как бы это было естественно, соседи по комнате. С нами иногда и другие пацаны ходили из Чебоксар. Этот тип не признавался, но я ему из музыкальных групп, что я слушал намекнул, чтобы он не ссал и чистосердечно признался каким он был, мне было пох. Этот тип стал часто и обильно выпивать в одно рыло и на одной из попоек раскололся. Он рассказал, что родился таким, как проводником работал в ржд. Там с дядей основательно познакомился. А у того мужчины супруга вроде, как ещё была. Как в горбатой горе почти сюжет, мне было интересно. Этот тип вернулся с рейса и застукал своего мужчину с женщиной. Типа вероломная измена была. И он с горя таблеток наглотался, чтобы покончить с собой, но его как-то спасли врачи, сказали сердце крепкое.

Этот тип, когда протрезвел утром вспомнил, что мне проболтался о своей ценностный ориентации. Глаза аж вытаращил от удивления. Мне было безразлично. Этот тип являлся активным геем. Я никогда в жизни не смотрел гей-порно. Не мог смотреть даже на трансов с членами. Всё это было для меня очень несексуально и противоестественно. Ну этот тип хотя бы был чистокровным, а не полукровкой, как я. Как хорошо, что я не родился геем. Пусть меня постоянно возбуждал только анальный секс, но это было с женским телом. И даже позволить взять в рот мой член я мог только женщине.

Мне было всегда противно и омерзительно, когда ко мне притрагивался мужчина. Я даже здороваться за руку не хотел. Для моего тела строго подходили только женские руки, а для моего живого члена только женское анальное отверстие.

Этот тип стал меня постоянно ревновать. Мне стало в тягость с ним общаться. Мы посмотрели танцующую в темноте. Когда Бьорк повесили в конце этот тип впал в слезливую истерику. Это было очень отталкивающе, когда мужчина, хоть и гей рыдал минут пять и убивался. Когда мой замечательный друг и товарищ признался, что он ещё был и приёмный стало всё понятно.

Этот мужчина оставил мне интересную записку под подушкой, где откровенно признавался мне в любви. Я его возненавидел. В последнее время я часто разговаривал с ним о девушках, он был женоненавистником. Этого мерзкого ублюдка выворачивало, когда я хвалил женское тело или лицо. И вот так подложил мне дикую свинью.

Я даже перестал смотреть на него. Этот человек как бы окочурился для меня. Он на работе обронил себе стекло на ногу типа случайно, но я был уверен он сделал это специально. Этот недоумок, хромая, бегал за мной по всему Адлерскому району, чтобы о чём-то поговорить.

Этот тип трудился грузчиком. Он накатал об увольнении, и его отпустили без отработки. Он попросил нас всех, кто жил в комнате проводить до автобуса. Этот тип сел в кресло, помахал всем на прощанье и свалил к себе в Ростовскую область.

Как же было гадко, урожайное лето в Сочи без единой девушки. Как так могло со мной быть. Почему у меня не могло быть девушки. Потому что я был маньяком-извращенцем. Зачем девушка, если она не соглашалась заниматься любовью. Анальным сексом желали заниматься психически больные девчонки, а такие дома прочно сидели или в психушке. В Сочи я таких не мог разглядеть. Голубые волны, голубые девушки — где их надо было шарить, я не знал. Я даже и не пробовал знакомиться.

Казалось бы, Сочи, тысячи девиц со всей России, все желали интрижки на стороне. Вообще ноль, ничего. Я играл на набережной каждый выходной, но я был просто беглым звуком, не больше.

Нужно было выбрать следующую дудочку, и это была ирландская волынка — один из самых дорогих и сложных инструментов мира. Я связался с мастером из Венгрии и перевёл ему задаток, чтобы он начал работать. Он дал срок в год. У него были самые низкие цены. Ирландка ¾ в традиционном ре строе из чёрного дерева и кожаного мешка обошлась мне во внушительную сумму. Гораздо больше ста тысяч.

Испанская волынка окупила себя втрое. Все эти деньги.

Ко мне на бассейн работница кухни постоянно приводила восьмилетнюю девочку. Эту малую негде и не с