В Стамбуле я лёг спать в газоне, под кустами на набережной. Это было чрезвычайно рискованно, но обошлось.

Я решил выехать из города на магистраль с помощью автобуса. Перед этим пробежался по всем тем местам на другой стороне воды с храмом и посмотрел неподвижных постовых в стеклянных кубах. Зачем они себя так терзали, хотя бы сели. Повсюду валялись сирийские беженцы: бездомные и просящие как и я. Я заскочил в пекарню и написал им на планшете с переводом на турецкий, чтобы они подали мне хлеба. Он дал мне маленькую булочку, я убрал в карман, тепло поблагодарил и пошёл к выходу. Тот, будто опомнился или напало на него что, он бросился к витринам и начал набирать в пакет разные изделия. Вручил мне, этого надолго хватило.

Я вышел из пекарни и окончательно разобрался, что самое лучшее на что был способен человек в своей жизни — это уйти от нас. Вспомнилось об автостопщице из Италии, что свободно проехала всю Европу в свадебном платье, но была изнасилована и убита в Турции.

Один из водителей назвал меня факиром, что значит голодранец с пустыми карманами. Поздно вечером, я пешком ввалился в Грецию.

Прошёл приграничную деревушку и лёг в кустах. В Греции я уже не боялся спать на улице так, как в Турции.

Когда я был неподвижен росло окружающее сущее, когда я двигался — всё останавливалось и замирало.

На трассе ко мне подъехал мотополицейский на гусе. Я сказал, что я путешественник. Он не стал даже паспорт проверять. Они ловили негров, которые приплывали на своих двух из Африки. У них после такого марафонского заплыва хватало сил добежать до какой-нибудь Германии ну или туда где бабок побольше, чем в какой-нибудь Греции. Меня подобрал парень моего возраста. Он работал представителем табачной компании. Привёз меня сначала домой к родителям, мы поужинали рыбкой. Потом вписал у себя. Играли в Тотал Вар. Я его ругал за то, что он обращался с этим величайшим шедевром на лёгких настройках сложности прохождения. Он говорил, что может приедет на чемпионат мира по футболу. Возил в уличное кафе к своим знакомым. Я отошёл от них, наткнулся на бухающих болгар. Сел с ними за стол, они мне накладывали свою стряпню. Я плотно пожрал и поржал с ними с русских слов, которые они мне говорили или орали, такая отрада для них была.

Единственный вид точечного массажа, который я умел делать — это ректальный. Девчонки справедливо избегали меня: кому охота, чтобы её трахали в жопу.

В день уезда он дал мне сто евро и приобрёл билет на автобус до Салоники. Я подарил ему советский значок про автостоп. Уже в те времена знали про такой чудесный способ передвижения.

Я ехал в комфортабельном салоне и вспоминал так называемых автостопщиков на улицах Терпибурга, когда я там жил. Они часто встречались мне на центральных старого города и просили им помочь деньгами. Я презирал этих людей, было верное ощущение, что это провинциальное быдло только и ехало в Северную столицу, чтобы вымаливать бабло у прохожих. В автобусе я сравнивал себя с ними… Я ж не знал, что банковская карта не будет работать, на ней было достаточно средств. Просить еду или просить деньги… Была ли значительная разница. Никто меня не заставлял тащиться за тридевять земель и заниматься не пойми чем, рассматривать всевозможный хлам вокруг.

Каждый будет испытан тем, что он осуждал в других.

Салоники — это как бы второй по величине город в Греции. Было стойко понятно, что там все уже окончательно вымерли. Брошенные торговые лавки, матрацы и куча рваной одежды в подворотнях. Около той самой белой башни паслись чернокожие, как и в Берлине и Париже, везде.

Они впаривали плетёные браслеты, с милой улыбкой агрессивно нацепляли вам на запястье это ненужное дерьмо. Естественно за это вы должны им что-то дать. Такие несчастные, бедные люди, до чего докатились: плели браслетики. Зато в Греции, в Европе как-никак. Салоники — тошнотворный город. Я хотел в Афины завернуть, но решил лучше до Рима и потом домой.

В Македонии я взбодрился при виде рекламы на кириллице и много слов понятных. Никогда не думал, что это было ещё где-то, кроме Сербии. В Скопье вписался к турку. Ходил на площадь, там протестовали два палаточных лагеря: как всегда одни за Америку, другие за что-то другое, за своё. Они не могли все понять, что весь мир был уже американизирован. Против Америки или за, дело десятое, все отчаянно хотели потреблять, как они. В Скопье замок облазил.

Не было времени и желания срезать путь через Болгарию, пришлось ехать через Косово. Я прекрасно знал, что после того, как покинул Грецию, находился в злачных местах с паршивой репутацией.

В Приштине не было ничего такого вообще. Только таблички с запретом переноса огнестрела. Мне говорили о чёрных трансплантологах. Мне только хотелось, чтобы они меня сразу усыпили, а не издевались и не вырезали органы наживую. Встретил несколько местных с зелёными глазами.

В Приштине я даже не стал дожидаться вечера, решил до наступления темноты пройти как можно дальше от города в сторону Албании. Я не хотел туда ехать, но нельзя было попасть в норм Черногорию, не проехав эту режущую слух. Не было нормальной дороги из Приштины в Подгорицу, а ехать по сельской через малонаселённые участки, нет уж.

Водитель рулил прямо в Тирану. Я рискнул доехать с ними и осмотреть столицу. Вся Тирана — это небольшой район Сызрани. Мне ещё по дороге кратко рассказали, как недавно двух граждан Чехии расстреляли в машине. Они были туристами, их обчистили до нитки.

В Тиране я немедленно поспешил также подальше за город.

Поздно вечером наткнулся на одного парня. Это был бедный студент. Он снимал комнату и жил со своей сестрой. Дома эта девушка сварила картошки и подала вместе со свежей помидорой. Он виновато сказал, что это всё, что они могут мне предложить, будто они мне обязаны чем-то или я их просил об этом. Мне было достаточно переночевать в безопасности рядом с этими людьми под одной крышей, всё. Он начал мне плакаться, как в Албании плохо с работой, умолял меня помочь ему трудоустроиться. Я был слегка удивлён, попросил снять их красный флаг со стены, чтобы сфоткаться. Во время фотографирования я в шутку поднял палец вверх. Этот олух не на шутку разволновался и назвал меня