сил и давлением «резервной армии безработных». Окреп на Западе рабочий класс, наладили капиталисты стабильный поток ресурсов извне – и стали хорошо платить своим рабочим. И что же стало с борьбой рабочих против эксплуатации? Она превратилась в борьбу рабочего класса за эксплуатацию. Самые массовые протесты трудящихся вызывает попытка эксплуататоров сбежать от своих рабочих. Это и называется теперь «предательством интересов рабочего класса». В 1990 г. марш 4 тыс. рабочих из Андалусии на Мадрид в одних исподних трусах – потому, что фирма «Сузуки» решила перевести свой автомобилестроительный завод в Венгрию. Страсти настолько накалились, что правительство социалистов из госбюджета оплатило «Сузуки» утраченную выгоду – лишь бы эксплуататоры не обижали рабочих и не переставали их эксплуатировать.

Потому, кстати, и антиглобалисты кидают в министров тухлыми яйцами – чтобы они не отпускали своих капиталистов в Венгрию и Китай, не позволяли им предавать интересы своего рабочего класса. Это – реальность, а в модели – неувязка с идеологией. Куда девается основная масса прибавочной стоимости? Она превращается в капитал и идет на закупку машин и найм дополнительной рабочей силы (или повышение квалификации имеющейся). Маркс прикидочно оценивает долю этих затрат в 80 % прибавочной стоимости. Об этом глава 22 «Капитала» «Превращение прибавочной стоимости в капитал». Это значит, что основная масса прибавочной стоимости возвращается в процесс воспроизводства рабочей силы, и ее изъятие не может рассматриваться как эксплуатация.

Таким образом, «проедается» капиталистом очень небольшая часть прибавочной стоимости – и очень трудно оценить ту долю, которая проедается капиталистом несправедливо, больше, чем стоит выполнение его функций в организации производства. Во всяком случае, никто не стал бы устраивать революции из-за такой мелочи.

Выйти в настоящее время к рабочим с моделью эксплуатации по Марксу было бы просто нелепо. Дело в том, что эта модель ошибочна в принципе. Поэтому ее пропаганда среди работников в СССР была ошибкой или делом недобросовестным.

Когда капиталисты научились вытапливать сало из рабочих «Юга», частный капитал и государство поделились с рабочими метрополии, и «антагонистическое противоречие» испарилось. Модель политэкономии привела к неверному выводу – могильщиком буржуазии пролетариат не стал.

Рассуждения о необходимом и прибавочном продукте казуистичны, а к тому же незападных экономических систем (особенно советской системы) они вообще не касаются. И Маркс об этом многократно предупреждал. Он писал в предисловии к первому изданию «Капитала»: «Предметом моего исследования в настоящей работе являются капиталистический способ производства и соответствующие ему отношения производства и обмена. Классической страной капитализма является до сих пор Англия. В этом причина, почему она служит главной иллюстрацией для моих теоретических выводов».

Еще он писал: «Стоимость есть отношение между двумя лицами, прикрытое вещной оболочкой» [29, с. 84]. Такое отношение возникает только на рынке, при купле-продаже. Но труд (рабочая сила) вовсе не всегда является товаром. В «Капитале» Маркс неоднократно напоминает, что стоимость есть категория историческая и возникает именно тогда, когда сама рабочая сила становится стоимостью. Он подчеркивает: «Труд в том виде, как он… существует в рабочем сам по себе, т. е. труд в своем непосредственном бытии, труд, отделенный от капитала, является непроизводительным» [29, с. 262], т. е. он не производит стоимости.

Еще ближе к нашему случаю такое уточнение: «Часть хлеба, произведенного средневековым крестьянином, отдавалась в виде оброка феодалу, часть – в виде десятины попам. Но ни хлеб, отчуждавшийся в виде оброка, ни хлеб, отчуждавшийся в виде десятины, не становился товаром вследствие того только, что он произведен для других. Для того чтобы стать товаром, продукт должен быть передан в руки того, кому он служит в качестве потребительной стоимости, посредством обмена» [29, с. 49].

Именно таким и было производственное отношение советских работников: его продукт отчуждался в виде результата исполнения планового задания. Работник не продавал свою рабочую силу, а служил и получал жалованье.

Пристегивать категории трудовой теории стоимости к советскому хозяйству и создавать фантом изъятия прибавочной стоимости и образ эксплуатации рабочих государством – грубая неправомерная операция с тяжелыми последствиями. Сначала промыли мозги интеллигенции и студентам схоластической трудовой теорией стоимости, а потом применили эту теорию для разрушения жизнеустройства народа.

Не вникнув в важные оговорки Маркса, что труд производит стоимость только в конкретных социальных и культурных условиях западного капитализма, многие советские и постсоветские обществоведы совершают вторую ошибку: они прилагают категории абстрактной модели Маркса к обществам, не обладающим достаточным подобием с Западом. А во второй половине ХХ в. эта модель воспринимается как неадекватная и на Западе. В 1990-е гг. и в России уже нельзя было это игнорировать.

Один из ведущих антропологов США М. Сахлинс предупреждал: «На уровне этнологии выяснилось, что в качестве посредника между объективным и субъективным выступает коллективная традиция, информирующая субъективное восприятие историческим представлением». Поэтому рациональная модель политэкономии не может верно описать реальную систему отношений даже на Западе.

В книге «Культура и практические представления» (1978) он пишет: «Исторический материализм является истинным самосознанием буржуазного общества, ограниченным, однако, рамками самого этого общества. Рассматривая производство как натурально-прагматический процесс удовлетворения потребностей, вместе с буржуазной экономической наукой оно [буржуазное общество] рискует поднять отчуждение людей и вещей на более высокий когнитивный уровень. Обе эти теории могут объединиться в сокрытии смысловой системы праксиса, объясняя систему практическими соображениями. Если это произойдет, марксистская антропология будет неотличима от ортодоксальной экономики, как будто исследователь одурачен тем же товарным фетишизмом, который завораживает участников процесса.

Рассуждая о производстве и движении товаров исключительно с точки зрения их денежных выражений (меновых стоимостей), исследователь упускает из рассмотрения культурный код конкретных свойств, определяющий “полезность”, и таким образом оказывается не способным понять, что, собственно, было произведено. Объяснение не идет дальше воспроизводства самообмана, присущего тому обществу, к которому оно адресовано, в котором контуры подсознательной логической системы предметов и общественных отношений проявляются в виде основанных на цене предпочтений на рынке, создавая впечатление, что производство кристаллизуется из просвещенной рациональности. Структура экономики представляется как объективный результат практичного поведения, а не как социальная организация вещей хоть и через рыночные институты, но согласно культурному дизайну людей и товаров… В таком виде представляется наше буржуазное общество и типичная средняя мудрость его общественных наук» [279][53].

Как известно, исходной догмой политэкономии Маркса было разделение меновой стоимости – сущности товара как продукта абстрактного труда – и потребительной стоимости (вещей, т. е. культуры). Он писал в первом разделе «Капитала»: «Как потребительные стоимости товары различаются прежде всего качественно, как меновые стоимости они могут иметь лишь количественные различия, следовательно, не заключают в себе ни одного атома потребительной стоимости… Раз мы отвлеклись от его [продукта] потребительной стоимости, мы вместе