Граф д'Артаньян редко прибегал к подобным душеочистительным размышлениям по поводу своего бытия. А еще недавно просто-напросто начал бы презирать себя, если бы вдруг пал до подобного философствования, простительного разве что студентам да монахам.

Но, очевидно, в жизни каждого мыслящего человека наступает пора и таких грустных размышлений-исповедей. И сейчас они тем более сладостны, поскольку в любое мгновение могут быть прерваны. Навсегда. Как и сама его жизнь.

Он с силой отбил в сторону рапиру виконта, сделал выпад, но, едва прикоснувшись к куртке де Мореля, тотчас отдернул клинок и, проделав нечто подобное легкому реверансу, снова отступил к ограде, давая юному тщеславцу возможность прийти в себя.

— Граф, это оскорбительно! — не выдержал наконец де Морель. — Вы уже трижды имели возможность проткнуть меня.

«Пять раз, виконт, пять…» — про себя уточнил д’Артаньян, изображая на лице легкомысленную ухмылку.

— У нас честный поединок, — горячился виконт. — Он должен быть исключительно честным.

— Но если бы я пронзил вас при первой же возможности, мой дорогой виконт, каким образом вы смогли бы убедиться, что наш поединок проходит «исключительно честно»?

— В любом случае учтите: я своего шанса не упущу.

— Кто бы в этом мог усомниться, виконт?!

— Я не упущу ни малейшей возможности сразить вас — будьте в этом уверены.

— Могу воспринять ваши слова как угрозу, виконт, — процедил д’Артаньян, с усилием отбивая коварный и совершенно неожиданный выпад Мореля.

— И что тогда? — запыхавшись, спросил виконт.

— Тогда придется вызвать вас… на дуэль. Но уже по-настоящему, клянусь пером на шляпе гасконца.

«Ну что ж… это последний твой выпад. Все, что я смог сделать для того, чтобы спасти не очень ценимую тобой жизнь, виконт, я уже сделал, — сузились глаза д'Артаньяна. Меняя позицию, он внимательно следил за тем, как виконт, словно молодой барс, вытаптывает траву у небольшого пня, рассчитывая в нужный момент вскочить на него и оттуда, сверху вниз, с очень выгодной позиции, нанести противнику удар. — В конце концов, лично я добывал себе славу благодаря клинку, а не благодаря снисходительной жалости завистников».

— Прекратить дуэль! — неожиданно, словно ангелы-хранители, появились из-за угла ограды два всадника-гвардейца. — Именем короля, — крикнул офицер, — приказываю прекратить дуэль!

— Слышите, виконт, вам приказывают, — иронично улыбнулся д'Артаньян. — И, как всегда, именем короля. Любой гвардейский лейтенантишко — и обязательно именем его величества. Что поделаешь: Франция, мой виконт.

— Я выполню его приказ не раньше, чем проткну того, кто оскорбил меня, — пытался отдышаться де Морель.

— Это вы и есть — господин д'Артаньян? — обратился гвардейский офицер к графу, буквально вклиниваясь своим конем между остриями рапир.

— К вашим услугам, лейтенант. О, да это вы, «слуга Мишель»?! В мундире гвардейского лейтенанта вы смотритесь куда внушительнее, клянусь пером на шляпе гасконца.

— Когда увижу вас в одежде своего слуги, граф, попробую сравнить. Позвольте полюбопытствовать: что здесь происходит? Опять дуэль?

— Кстати, как себя чувствует этот тайный агент всех полиций и жандармерий мира?

— Великолепно, граф. Как и тогда, когда идиоты-гвардейцы вносили его в дом.

Д'Артаньян вопросительно посмотрел на гвардейца, пытаясь понять, что он имеет в виду.

— Ранен-то наш агент не был. Этот хитрый барсук, тайный агент, как вы изволили выразиться, всех полиций мира, попросту притворился, чтобы всех нас одурачить.

— То есть как это «не был»? Все происходило на ваших глазах.

Рапира хоть и проткнула его одежды, но прошла мимо тела.

— Притворился, значит?! Не может такого быть?! — расхохотался д'Артаньян. — Что, в самом деле притворился? Браво! Все было в моей дуэлянтской практике. Учитесь, виконт, как нужно жертвовать одеянием, чтобы не вспотеть, фехтуя с мушкетером, которого трижды в течение дня пытались оскорбить. А вы — все всерьез, все норовите нарваться на мой клинок.

— Не смейте так обращаться со мной, граф! — взвизгнул худощавый долгообразый виконт, обходя лошадь гвардейца. — Не сметь!

— Извините, господа, — решительно вмешался лейтенант. — Выяснение отношений придется отложить. Господин д'Артаньян, вас срочно требует к себе его высокопреосвященство кардинал Мазарини. — Именно срочно.

Виконт попытался обойти его лошадь, но лейтенант вновь вклинился между ним и д'Артаньяном. Его гвардеец тоже приблизился и, на всякий случай, обнажил оружие.

— Извините, виконт, — вежливо произнес д'Артаньян. — Похоже, нам опять суждено отложить сей бескомпромиссный поединок. Или забаву, это как вам удобнее произносить. Меня, как вы слышали, ждут более важные, государственные дела.

— Однако я протестую, господин лейтенант! — попытался апеллировать виконт к гвардейцу. — В конце концов, — нервно постукивал он кончиком клинка по валявшемуся возле его ноги камню, — это уже четвертая попытка дуэли, которую мы никак не можем завершить.

— Четвертая попытка дуэли?! — изумился гвардеец.

— Представьте себе, — еле сдерживал ярость де Морель. — Четвертая в течение двух недель.

— И вы оба до сих пор целы? — улыбнулся в усы толстяк-лейтенант. — Вы когда-либо слышали нечто подобное, Шале? — обратился он к своему солдату. — Такое возможно только тогда, когда за оружие берутся мушкетеры.

— Все бывает, мой лейтенант, — рассмеялся в ответ гвардеец.

— Но-но, господа! — возмутился теперь уже д’Артаньян. — Мы можем прервать свою дуэль лишь для того, чтобы научить вас манерам, принятым в нашей благословенной Гаскони. Клянусь пером на шляпе гасконца.

— Но тогда, по крайней мере, один из вас не сможет насладиться пятой дуэлью, — снял шляпу лейтенант. — Впрочем, я беру все свои слова обратно, господа мушкетеры. Как и мой друг Шале. Кардинал Мазарини предпочитает лицезреть нас в седлах, а не на катафалках.

— И все же позвольте узнать причину ваших столь жестоких дуэлей, — не удержался Шале, полнолицый рыжеволосый северянин, чьи черты лица явно указывали на его то ли английское, то ли скандинавское происхождение.

Он спросил об этом, убедившись, что мушкетеры наконец вложили рапиры в ножны и направились к стоявшим неподалеку лошадям.

— Действительно, виконт, — с улыбкой обратился д'Артаньян к виконту де Морелю, — не напомните ли вы нам, с чего, собственно, все это началось? Клянусь пером на шляпе гасконца, я никак не могу вспомнить этот прискорбный эпизод.

— С того, что вы имели наглость заявить, что, даже после перевода в мушкетеры я будто бы так и остался сержантом Пьемонтского пехотного полка, — по-мальчишески клюнул на эту словесную приманку де Морель.