— Мне хорошо известны причины, побудившие эту особу покинуть пределы нашего королевства, — сухо, почти резко прервала его Анна Австрийская. — Независимо от того, что вам сообщает досточтимый граф де Брежи. Жаль, что ситуация такова, что… Словом, надеюсь, что у вас, господин Мазарини, как у первого министра, достаточно полномочий для того, чтобы графиня могла вернуться во Францию, не побаиваясь за свою безопасность, но и не создавая своим возвращением каких-либо дипломатических осложнений?

— Вполне достаточно, ваше величество.

— Хотя, — иронично улыбнулась королева, — у меня создалось впечатление, что графиня уже давным-давно находится в пределах не только Франции, но и Парижа. И для этого ей не понадобилось наше позволение.

Замечание было прямо адресовано Гяуру. Королева даже выжидающе посмотрела в его сторону, очевидно, рассчитывая, что полковник подтвердит или опровергнет ее предположение. И была удивлена, что Гяур сделал вид, будто бы не понял сути сказанного.

— Но это уже наши внутренние проблемы, не так ли, ваше высокопреосвященство? — обратилась Анна Австрийская к кардиналу.

— Только наши, — поспешно подтвердил тот.

Королева несколько мгновений стояла, почти запрокинув голову и закрыв глаза. Гяур мог поклясться, что сейчас она молит Господа дать ей силы и мужество не сорваться, не унизиться до постыдного гнева, до банальной женской истерики. И какое бы решение она ни приняла, оно будет стоить ей нервов.

— Можете считать, князь Одар, что ваша просьба удовлетворена, — сухо, с ненавистью, чеканя каждое слово, произнесла Анна Австрийская. — Не смею вас больше задерживать, господин Хмельницкий. С нетерпением буду ждать сообщений о подвигах ваших воинов на полях Франции. — И, поднявшись, не прощаясь, вышла из зала.

Решительный уход королевы вызвал замешательство у всех, кроме принца де Конде. Пока все остальные с чувством неловкости переглядывались, пытаясь понять, что здесь только что произошло, он небрежной походкой подошел к сидящему за отдельным столиком секретарю и заглянул в толстую пергаментную книгу. Его просто распирало от любопытства, от желания узнать, как летописец преподнесет потомкам весь этот «королевский конфуз».

Кардинал давно заметил, что де Конде всегда интересовало, в каком виде то или иное событие предстает перед будущими поколениями. Таким образом, он пытался как бы подсмотреть будущее через щелочку, прорубленную летописцем.

«Интересно, какими все мы предстаем в его личных записках? — подумал Мазарини. — Ведь ведет же принц какой-то дневник. Этот не может не вести».

— Не ко времени ты, князь, со своей невестой. Явно не ко времени, — проворчал Хмельницкий. — Ну да что уж тут? Что сказано, то сказано, — и, поклонившись то ли кардиналу и принцу, то ли опустевшему троноподобному креслу, прошел между Гяуром и Сирко к выходу.

— Но другого такого случая не представилось бы, — твердо ответил Гяур, давая понять, что не собирается оправдываться перед ним и всеми остальными.

— Как рыцарь я не мог отказать в этом Диане де Ляфер, — добавил он уже вполголоса, исключительно для Хмельницкого, ступая вслед за ним.

— По отношению к графине это, может, и по-рыцарски. А как по отношению к королеве? Надо же еще выяснить, что заставило эту твою графиню бежать из Польши.

— Об этом с Анной Австрийской лучше не говорить, — объяснил Гяур.

— Сам-то ты хоть знаешь?

— Так, по намекам, догадываюсь.

— А следовало бы знать, — отрубил Хмельницкий. Он привык чтить ритуалы переговоров и приемов. Поведение князя его откровенно раздражало.

— Я всего лишь вступился за даму, — наконец не выдержал полковник. — На моем месте вы поступили бы точно так же.

— Но как бы он ни объяснял сейчас своим спутникам, никакие слова его не могли развеять того чувства неловкости и растерянности, которое воцарилось только что в зале. С этим чувством участники аудиенции и покидали его. Исключение составлял разве что Сирко. Поняв наконец, что здесь происходит, он единственный, не задумываясь, одобрил рьщарско-дипломатический демарш Гяура. Правда, получилось у него это несколько своеобразно.

— А что… Я видел эту греховодницу, — известил он всех по-украински, обращаясь при этом главным образом к де Конде и Мазарини. — Гарна дивка, гарна [41].

Абсолютно ничего не поняв из того, что он сказал, первый министр и главнокомандующий тем не менее вежливо и со всей возможной в этой ситуации мужской солидарностью улыбнулись ему.

— Графиня де Ляфер — невеста! — вновь по-солдафонски хохотнул де Конде, как только казаки вышли из салона. — Уму непостижимо!

— Тем не менее принц, — предостерег его Мазарини, — Вы слышали решение королевы, которое, конечно же, будет подтверждено соответствующим вердиктом, и с которым я вполне согласен. Кто казнен — тот казнен. Но кто избежал этой участи, должен быть помилован. Во избежание новых заговоров.

— Нет, вы только представьте себе, кардинал: графиня де Ляфер — невеста этого непорочного юноши! Ум-му непостижимо!

— Ах, ваша светлость, — недовольно поморщился Мазарини. — Зачем все так усложнять? Врагов у Франции и так в избытке. Не обязательно множить их еще и в рядах собственной знати.

— Разве после вашего прощения де Ляфер станет союзницей трона? Хоть когда-нибудь станет лояльной ему?

— Графиня должна беспрепятственно вернуться во Францию, не опасаясь за свою жизнь — только-то и всего. К чему все эти мудрствования?

— Знать бы раньше, что она в Польше, — бросил де Конде, с силой вырвав и вновь загнав шпагу в ножны. — Она и ее сообщники-предатели. Ум-му непостижимо!

«А если бы ты еще знал, что она уже давно в Париже и находится за три мили отсюда…» — заметил про себя Мазарини, ухмыляясь вслед ему.

Лужайку у ограды старинного парка они избрали местом дуэли только потому, что искать более удобного уголка здесь, почти в центре Парижа, было бессмысленно. Тем более что в этой части парка, на его задворках, ограда делала изгиб, обходя небольшой садовый пруд, оказавшийся между двумя усадьбами.

— Прелестное место для могилки, не правда ли, виконт?

— Не надейтесь, что вас похоронят именно здесь, граф. Земля в Париже ценится слишком дорого.

Экипажи в этом городском закоулке не проносились, зеваки не собирались, трава была недавно скошенной и изумрудно свежей. Любой из дуэлянтов с удовольствием полежал бы на ней, прежде чем его проткнет клинок противника. Однако долг чести требовал, чтобы сначала была выполнена эта пустяковая формальность.

— Не поскользнитесь, виконт. Я мушкетер, а не костоправ.

— Я сомневаюсь даже в том, что вы мушкетер, граф.