Она в упор посмотрела на доктора Шрамма, и тот нехотя представил:

– Старший суперинтендант Аллейн.

– И инспектор Фокс, – добавил Аллейн. – Может быть, оставим доктора Шрамма дожидаться своего международного звонка, а вы – если вас это не слишком затруднит – покажете нам дорогу в комнату миссис Фостер?

Медсестра продолжала смотреть на доктора Шрамма, и тот начал было: «Да нет, все в порядке, я…», но в этот момент зазвонил телефон. Сестра Джексон сделала движение к аппарату, но Шрамм сам снял трубку:

– Да. Да. Это я. Да, соедините.

– Пойдемте? – сказал, обращаясь к медсестре, Аллейн и открыл дверь.

Шрамм кивнул ей, и медсестра вышла в коридор, словно ее вели под узцы.

– Поедем на лифте? – спросил Аллейн. – Был бы вам чрезвычайно признателен, если бы вы вошли с нами в комнату. Есть один-два вопроса, касающихся места трагедии, которые не совсем прояснены в протоколах. Местные коллеги попросили нас осмотреть комнату. Это всего лишь формальность, но власти всегда весьма щепетильны в подобного рода делах.

– Вот как? – сказала сестра Джексон.

В лифте стало понятно, что она пользуется духами.

Несмотря на свою миловидность, она дама суровая, подумал Аллейн. Черные проницательные глаза, маленький упрямый рот с поджатыми уголками. Довольно скоро она превратится в эдакую бой-бабу.

Комната № 20 находилась на втором этаже в конце коридора и была угловой. Квинтернская полиция официально опечатала дверь, от которой Аллейну дали ключ. Они также приняли меры предосторожности, засунув незаметный кусочек шерсти между дверью и косяком. Сестра Джексон молча наблюдала, как инспектор Фокс, в перчатках, справлялся со всеми этими преградами.

В комнате было темно – в щель между задернутыми шторами проникала лишь узкая полоска дневного света – и стоял удушливый смешанный запах ткани, ковра, выдохшихся духов, пыли и чего-то не поддающегося определению, но крайне неприятного. Сестра Джексон с отвращением фыркнула. Фокс включил свет. Они с Аллейном прошли на середину комнаты, а сестра Джексон осталась у двери.

Вид комнаты напоминал остановленный кадр из мультфильма. Разобранная постель, как будто постоялица только что встала и отправилась в ванную. Одна из подушек и простыня испачканы, словно на них что-то пролили, а другая подушка валяется в изножье кровати. Бутылки из-под виски, стакана и таблеток не было, они, несомненно, находились в распоряжении местной полиции, но неразвернутый пакет, очевидно с книгой, косметичка и наполовину пустая коробка марципанового печенья лежали на столе рядом с лампой. Аллейн заглянул под розовый абажур и увидел стеклянную колбочку на своем месте – закрепленной над лампочкой. Он снял ее и осмотрел. В колбочке не осталось масла, но запах сладкого миндаля все еще ощущался. Он отложил ее в сторону.

На туалетном столике, помимо батареи флаконов и баночек, стояли три фотографии в рамках – все три он видел утром на письменном столе Сибил в Квинтерне: ее хорошенькая дочь, ее второй муж и групповая фотография с ее первым мужем-красавцем, выделявшимся среди своих сослуживцев. Этот снимок был менее выцветшим, и Аллейн внимательно рассмотрел его. Удивительно, что такой Адонис произвел на свет такого уродца, как Клод. Аллейн вгляделся в огромного капрала, стоявшего в заднем ряду, тот дружелюбно щурился ему в ответ. Аллейн сумел разглядеть эмблему у него на груди: оленьи рога в обрамлении… чего? Верескового венка? Кажется, было еще какое-то прозвище. «Молодые олени»? Да, точно. Герцогов Монтрозов так называли. Интересно, через сколько времени после того, как была сделана эта фотография погиб Морис Картер? Клоду должно было быть, наверное, года три или четыре, Аллейн вспомнил рассказ Верити Престон об утерянной марке «Черный Александр». Что за черт, думал он, продолжая разглядывать здоровяка-капрала; какая-то мысль неуловимо вертелась где-то на задворках его памяти, не давая покоя.

Он вошел в ванную. Большая охапка увядших лилий лежала в умывальнике. Пятно зеленоватой засохшей слизи образовалось вокруг слива. От умывальника шел омерзительный запах. «Зловонней плевел лилии гниенье»[94], – припомнил Аллейн.

Вернувшись в спальню, он нашел там безмятежного Фокса и сестру Джексон, всем своим видом демонстрировавшую возмущение.

– Когда вас вызвали, здесь все было точно так, как сейчас? – спросил ее Аллейн.

– Вещи на столе передвинуты. И тела нет, – угрюмо указала она.

– Больше ничего?

– Это непристойно, – ответила сестра Джексон, – все вот так оставить.

– Ужасно, да? Вы можете обрисовать нам, как все было, когда вы прибыли на место происшествия?

Она обрисовала, не спуская с него пристального оценивающего взгляда. По ее словам, она находилась у себя в комнате, собиралась ложиться спать, когда позвонил доктор Шрамм и попросил ее безотлагательно подняться в двадцатый номер. Здесь она нашла его склонившимся над кроватью, на которой лежала миссис Фостер, мертвая и остывающая. Доктор Шрамм обратил внимание Джексон на прикроватный столик с находившимися на нем предметами и велел сходить в процедурную и принести все необходимое для откачивания содержимого желудка. Он наказал ей также ничего не рассказывать никому, кто ей, возможно, встретится.

– Мы понимали, что это ей не поможет, слишком поздно, – сказала она, – но желудок ей очистили. Доктор Шрамм счел, что содержимое следует сохранить, и оно было в запечатанной склянке. Нам пришлось отодвинуть столик от кровати, но больше мы ничего не трогали. Доктор Шрамм строго следил за этим. Очень строго.

– А потом?

– Мы сообщили мистеру Дэлаверу, управляющему. Он, конечно, пришел в ужас. Они не любят, когда что-то подобное случается в отеле. Потом мы пригласили доктора Филд-Инниса из Верхнего Квинтерна, и он сказал, что нужно вызвать полицию. Мы не поняли – зачем, но он сказал, что так положено. И они приехали.

Аллейн заметил, что она все чаще употребляет глаголы в первом лице множественного числа, и ему показалось, что в этом было нечто собственническое. Он тепло поблагодарил сестру Джексон и показал ей глянцевую фотографию тетушки Фокса Элси, которую припас специально для этого случая. Тетушка Элси стала чем-то вроде кода для Аллейна с Фоксом, они использовали ее как предупредительный сигнал – когда один хотел насторожить другого, не привлекая постороннего внимания. Сестра Джексон сказала, что никогда не видела этой женщины, и была предсказуемо заинтригована. Аллейн вернул снимок в конверт и, извинившись за причиненное беспокойство, отпустил медсестру. Положив на ладонь носовой платок, он открыл ей дверь, сказав при этом:

– Не обращайте внимания. Мы это делаем больше «для имиджа». До свидания, сестра.

Проходя между ним и Фоксом, она задела рукой его руку, после чего заспешила по коридору – сто пятьдесят фунтов энергичной женственности.

– Вот так штука, – сказал Фокс задумчиво.