Было невозможно представить себе, чтобы Катерина пригласила в свои покои жену палача и чтобы просила принести ей этот мешочек, на который София смотрела с отвращением.

— Это ногти, волосы и кровь казненного, не так ли? — спросила она, борясь с приступом тошноты.

— О, пожалуйста, не выдавайте меня! — рыдала Йохана. — Да... это так. Катерина де Гуслин попросила у меня это и хорошо заплатила. А ведь нам нужны деньги, мой муж не так уж и много зарабатывает. Хотя он имеет право забирать себе имущество умерших, если у тех нет родственников, но чаще всего это скудные пожитки. Я стараюсь продавать этот скарб. Иногда я продаю отрубленную руку или ногу нищему. Тот прячет здоровую ногу под лохмотьями, а на вид выставляет полусгнившую ногу мертвеца, и все думают, что он инвалид. Я продаю также зубы и волосы... О, пожалуйста, не выдавайте меня!

Наконец Софии удалось справиться с отвращением и остав-новить дрожь в руках.

— Убирайся! — прошипела она. — Вон отсюда! Но прежде расскажи, зачем эта мерзость моей набожной дочке!

Иохана поспешно схватила мешочек и поднялась на ноги.

— Я ее никогда об этом не спрашивала, — сказала она жалобно. — Но я знаю... от других женщин... такие вещи нужны для... любовного эликсира.

Иохана воспользовалась замешательством Софии и опрометью бросилась прочь из комнаты. София с радостью остановила бы ее, но никогда в жизни не притронулась бы к ней.

«Любовный эликсир, — подумала она. — Зачем Катерине любовный эликсир, если все ее мысли только о Теодоре?»

Теодор!

Она вспомнила, зачем пришла сюда. Она постаралась скорее забыть об Йохане и о том, что она рассказала ей. Если Катерины здесь нет, то она наверняка сидит у дофины, а если Теодор по возвращении уже приходил к ней, то и сейчас может быть у нее.

О, если бы это было так!

София поспешно вышла из комнаты, заметив напоследок, что Иохана хотя и забрала с собой кожаный мешочек, отвратительная колба с кровью, ногти и волосы остались лежать на холодном полу.

Она встретилась с Теодором лишь три дня спустя.

До этого дня он избегал ее, пользуясь королевским дворцом как лабиринтом, в котором легко запутывал ее и в конце которого она всегда упиралась в тупик.

Катерина согласилась поговорить с матерью и рассказала ей все про Теодора, желая показать, что она была ему самым близким человеком, а вовсе не София.

Да, он действительно вернулся в Париж. Катерина присутствовала в комнате Бланш во время их разговора.

Он выглядел покорным, сдержанным и полным стеснения перед миром, который после длительного одиночества казался ему слишком чужым, слишком шумным и навязчивым. Бланш была готова выслушать его, примирилась с ним, чего до сих пор не сделала с Софией, и поверила, когда он сказал, что избавился от всякой ереси.

— Что за чепуха! — вскричала София. — Он же не может...

Щеки Катерины пылали.

— Дофина предложила ему заниматься с ее старшим сыном Филиппом, а это значит, что он останется в Париже, со мной! — воскликнула она.

Самоуверенность дочери уничтожила всю радость от возвращения Теодора. София злилась, что он сразу отправился к Бланш и примирился с ней, а мачехе даже на глаза не показался.

— Я передала ему свои знания не для того, чтобы он занимался с детьми! — яростно воскликнула она.

Катерина, сморщив нос, отвернулась, отказашись поведать матери, принял ли Теодор предложение Бланш и где он живет в Париже.

На четвертый день уставшая София прекратила поиски, а вместо этого заглянула в самое тихое место во всем дворце — в покои Изамбур.

Королева Франции жила замкнуто, как монахиня, проводила дни в молчании, изредка ткала бесцветные ковры. Сделаны они были тщательно, но выглядели слишком просто и безжизненно. Она почти ничего не ела, но все же благодаря придворной пище ее морщинистая кожа разгладилась, и она немного поправилась. Иногда ее наполовину ослепшие глаза не прятались за веками, а смотрели на мир, не пугаясь его, но и не принимая в нем участия.

София опустилась рядом с ней, с облегчением заметив, что злобная Грета оставила королеву на некоторое время одну и не спрашивала ее: «Как низко ты пала, София, что готова сидеть с королевой, которую считаешь слабоумной?»

Насколько приятнее было просто молчать, будто рядом был не живой человек, а статуя или камень. София невольно начала говорить, зная, что не услышит ни ненужных вопросов, ни насмешек.

— Мир сорвался с катушек! — жаловалась она. — Вам, Изамбур, убежать от мира помогает ваше безумие, а я прочно засела в нем, и мне приходится с ним справляться. Бланш проклинает меня, потому что я из благих намерений посоветовала ей самой строить свою жизнь, но простила Теодора, который намеренно обрек ее на несчастья. Набожная Катерина ни дня не может прожить без церкви, но в то же время Бог знает чем занимается с помощью жены палача, а к брату относится, как к любовнику.

А она ведь не догадывается, что он ей не брат. А он прячется от меня, чтобы наказать меня, наказать — а за что? Разве моя вина, что он разбил себе жизнь? И мне совсем неинтересно, где ходит Кристиан Тарквам, этот ужасный бездельник. Наверняка он вернулся вместе с Теодором и наслаждается в объятиях парижских шлюх. А может, он снова начнет любезничать с Катериной?

Начала она сдержанно, но, поскольку Изамбур не прерывала ее, продолжала говорить с растущей яростью:

— Все это не интересует тебя, не так ли? Ты и посоветовать-то ничего не можешь. Но я рада, что ты, по крайней мере, перестала так страшно кричать. Но мне было бы приятно, если бы все время, что я провела рядом с тобой, принесло хоть какие-то плоды. Я подумала... что Бланш посмотрит на меня другими глазами, увидит во мне что-то кроме холодной черствой женщины. А на самом деле мы с вами ей глубоко безразличны, и разговаривать она желает только с Теодором. О, какой бесполезный замысел — снова быть привязанной к вам! Лучше бы вы гнили тут без меня!

Вначале говорить с человеком, который не мог ответить, было неприятно, но чем больше София говорила, тем больше удовлетворения получала. Она мрачно посмотрела на неподвижную фигуру и вдруг спросила себя, неужели нет ничего, что могло бы вырвать Изамбур из сна, даже если это уничтожит ее.

Это была злая мысль, рожденная плохим настроением.

— Сейчас мы посмотрим, — сказала она, — удастся ли мне добиться от тебя хотя бы звука.

Она уже несколько лет не прикасалась к Изамбур. С тех пор как та перестала кричать, в этом больше не было необходимости.

София встала, наклонилась к ней, взяла ее за руку, желтоватую и холодную. В ней не чувствовалось жизни, будто Изамбур была уже мертва. Известно, что некоторые святые после смерти не разлагаются. А может, Изамбур уже родилась мертвой?

София погладила ее руку. Слух о том, что Изамбур — святая и проводит дни не в молчании, а в молитве, оказался стойким и жил даже после того, как она вернулась из изгнания. Некоторые больные подходили к дворцу, ища у нее исцеления.