Роэзия взволнованно поднесла к книге лампу, чтобы посмотреть, можно ли еще что-то прочесть, не пожелтела ли рукопись. Края высохли и стали ломкими, как кожа мертвой Софии. Но буквы можно было разобрать. Они складывались в слова, предложения, целые истории.

Роэзия не собиралась читать, но любопытство взяло вверх, и она забылась, как забывалась каждый раз, когда читала книги, переданные ей Софией. Во время чтения к ней вернулась память. Так же легко, как она нашла пропавшую хронику, Роэзия вспомнила, что уже читала ее раньше всех остальных. Раньше Катерины. Раньше Греты.

Струя свежего воздуха всколыхнула пыль, песок и паутину. Свет лампы стал ярче. Она услышала шаги и чей-то голос и поняла, что в этой комнате не одна.

— Мать настоятельница, — спросил кто-то. — Вы здесь?

Из хроники

Чтобы сын не мешал ему в Париже, король отправил его на юг. Там преследуемый неудачами наследник должен был вступить в борьбу с мятежным графом Тулузским и сделать богоугодное дело, а именно убить манихеев.

Уже много лет назад папа Иннокентий отослал легата на юг Франции, где правили могущественные графы Тулузские. Там распространилась опасная ересь, и папа пытался выбить почву у них из-под ног. Но Раймунд VI Тулузский предпочел убить легата, чем вернуться к правоверности. Теперь ему грозило самое страшное: войско крестоносцев, состоявшее из епископов и графов, направлялось на юг. В нем был рыцарь Симон де Монфор, который в Без-ьере уничтожил все население. «Бог знает своих!» — сказал он в ответ на возражение, зачем он сжег и добрых католиков.

Чтобы он не мог присвоить всю славу себе, король отправил ему Луи, надеясь, что, завоевав юг, сделает Францию еще более великой.

Поэтому Бланш часто бывала одна. Вскоре после битвы под Бувином она родила сына Луи. Но следующих мальчиков

— Роберта и Жана — она родила в отсутствие короля.

Придворные дамы сидели вокруг Софии. Вначале они косо смотрели на женщину, прежде объявленную вне закона, и не желали признавать ее своей. Но вскоре ее знания и умение исцелять людей сгубило их гораздо сильнее, нежели ее опека над Изамбур.

У Софии они могли спросить обо всем, о чем никогда не решились бы спросить цирюльника. Тот умел выдирать зубы, но не мог посоветовать, как охладить желание мужчины.

Это сегодня беспокоило Розалинду, жену придворного булочника. Она испытывала отвращение каждый раз, когда он, красный и потный, вечерами укладывался с ней в постель.

— Потому что, — жаловалась она, — перед этим он никак не хочет как следует помыться. Его кожа блестит от пота, потому что в пекарне жарко, как в аду.

— Ну, — ответила одна из женщин, которую звали Аликс, — тогда ты должна вскипятить сорок муравьев в соке нарцисса и потихоньку подсунуть ему.

— Как мне это сделать? — возбужденно спросила Розалин-да. — Дома он ест только мягкий белый хлеб. Поэтому во рту у него уже давно черные дыры вместо зубов.

— Но я слышала, что муравьи...

— Чепуха! — заявила София, чем сразу же привлекла к себе всеобщее внимание. Высокие, пронзительные голоса придворных дам иногда казались ей невыносимыми. Но смириться с ними было легче, чем с бесконечной скукой рядом с молчаливой Изамбур и мстительной Гретой.

К тому же было приятно, что ей удалось завоевать доверие хотя бы дам Бланш. Прошло уже четыре года со времени сражения под Бувином, но дофина за все это время не перекинулась с Софией не единым словом.

— Сок нарцисса ядовит и может вызвать страшные желудочные колики! — объяснила она. — А вот цветки ивы и тополя, напротив, ослабят мужскую силу.

— Но разве можно, — спросила третья, — вмешиваться в Божий замысел?

— Ах, добрая Неста! — рассмеялась Розалинда. — Даже набожные священники советуют нам, женщинам, допускать к себе мужчину не чаще раза в неделю, а если он не соглашается, пытаться усовестить его. Так почему же должно быть запрещено использовать растения, если можно пользоваться словами? Ну конечно, твой Роберт молод и пахнет хорошо. Тебе наверняка больше по душе средство, которое заставило бы его чаще бывать в твоей постели.

София опустила голову, смущенная пустой болтовней. Она так и не смогла привыкнуть к бесцеремонным разговорам, принятым при дворе, хотя они и звучали только в кругу придворных дам и даже Бланш строжайше их запрещала.

— Наша Неста, — усмехнулась Аликс, — также постоянно следит, чтобы ее «комнатка Венеры» всегда была чистой.

Женщины расхохотались.

— А что? — защищалась покрасневшая Неста. — Еще моя кормилица говорила мне, что у мужчин нет никакого желания собирать между ног у женщины мох, поэтому следует выдирать все волоски. Так регулярно убирают комнату, чтобы она не зарастала паутиной.

Смех стал громче, а недовольство Софии сильнее.

Одна из женщин заявила, что для того, чтобы пробудить желание, нужно зажарить бычьи яйца. Другая сказала, что гораздо лучше смазать их маслом и подать с мясом воробья. София не выдержала и резко поднялась.

— Лучше взять львиный зев, перец и молодило, — сказал она и собралась уйти.

— Ах, дорогая София, — крикнула ей вслед Розалинда, которая не могла понять, как та, что знала о человеческом организме больше, чем они все, которая сама зачала и родила, была стыдливой, как молоденькая девочка. — Ваша дочь Катерина обсуждает такие вещи с большей готовностью, чем вы. Она не устает рассказывать всем подряд, как тоскует по Теодору!

София резко обернулась. Эти два имени пронзили ее, как кинжал. От Теодора не было вестей с тех пор, как он бежал, а с того дня прошло уже почти пять лет. Он не давал о себе знать, и было неизвестно, как он и жив ли вообще. Катерина выплакала по нему все глаза и обвиняла во всем Софию. Вскоре она перестала с ней разговаривать, погрузившись в презрительное молчание, как дофина Бланш. Это обстоятельство странным образом сблизило обеих женщин.

Спустя год после битвы под Бувином Катерину представили дофине. Она хотела просить у нее за Теодора. Теперь, когда все было позади, он мог вернуться домой. Кроме того, виновата во всем была София, а не он.

Бланш сказала, что, поскольку король примирился с сыном, Теодор тоже был бы помилован. Только никто не знал, где он.

Катерина не могла ничего изменить, но была благодарна Бланш за то, что она, судя по всему, злилась на ее ненавистную мать гораздо сильнее, чем на любимого брата. Дофине же было жаль светловолосую румяную девушку, она сделала ее придворной дамой, дав ей тем самым возможность покинуть дом, в котором после побега Теодора и смерти Изидоры стало невероятно тихо и одиноко.

— Ха! — воскликнула София, не скрывая, что отношения у них с дочкой не самые лучшие. — Может, она и предана Теодору, но в последние несколько недель доверяется только Богу. Раньше она любила бегать по рынкам, чтобы показать, какая она замечательная хозяйка, а сегодня изображает из себя саму набожность, не пропускает ни одной мессы.