Вялая рука не шевелилась. Былой силы, с которой она однажды вцепилась в Софию, не ощущалось, как и никакого протеста. Изамбур никак не подтвердила, что по-прежнему доверяет ей, а Грета продолжала бросать на Софию свирепые взгляды.

Уже можно было различить крики, которые становились все громче. Они возвещали, что король переезжает через Сену. Река текла мирно и тихо, не бушевала, как несколько лет назад, когда осенние наводнения снесли несколько дюжин домов, а их несчастные жители утонули.

Когда София наконец тоже разглядела его, ее сердце бешено забилось. Но нужно было еще подождать, поскольку перед тем, как Филипп Август должен был подойти к ожидавшим его дамам, к нему вышел епископ Сенли, которым был не кто иной, как брат Герин. Он был вторым героем сегодняшнего дня, потому что именно он убедил короля в Бувине дать немедленное сражение, в то время как другие советники отговаривали его. Герину удалось выиграть, отстоять свою правоту, за что он был награжден саном епископа.

Он преклонился перед королем, как делал это обычно. Король тотчас же, в знак благодарности и уважения, велел ему подняться, сам поклонился и поцеловал его кольцо. Прежде, когда взгляд брата Герина бродил по трибуне, София демонстративно не смотрела в его сторону. Теперь она молча проклинала его, завидуя его триумфу, тому, что его жизнь, посвященная королю, принесла свои плоды. Она уже хотела привлечь его внимание, когда увидела, что король отошел от него и стал подниматься к дамам, перепрыгивая через одну ступень, красный и потный от солнца и кричащей толпы. София впервые видела его таким, обычно он выглядел вялым и нездоровым.

Женщины забеспокоились и стали смотреть в сторону Изамбур потихоньку, потому что не позволялось проявлять чувства раньше, чем король примет решение, но и с любопытством, потому что всем не терпелось узнать, что же решит король.

Позади короля появился дофин. Его лицо сияло. Или он стремился тем самым исправить прошлые ошибки, или был настолько глуп и слаб, что принимал триумф отца за свой собственный.

Король нерешительно подошел к Изамбур, будто не был уверен, что направляется к той женщине, к которой нужно. Помнил ли он, как она выглядит? Или ненависть и враждебность давно стерли ее лицо из его памяти? Был ли у него план, как приветствовать ее?

Он кашлянул, его лоб сверкал от пота, улыбка исчезла, хотя тело оставалось разгоряченным и напряженным.

«Достаточно одного слова, — подумала София, — и он снова отправит ее в тюрьму, порвет союз с папой, в котором он после блестящей победы под Бувином больше не нуждается».

Прежде чем король успел произнести хоть слово, София положила руку на затылок Изамбур и опустила ее на землю. Королеве не оставалось ничего иного, кроме как преклонить колени перед Филиппом.

Боже, только бы она не начала кричать, подумала София.

Король нахмурил лоб, его глаза сверкнули, и он завопил:

— Что это вам вздумалось, госпожа?

На короткое мгновение показалось, будто умолкли все звуки. Народ не видел, что произошло на парапете, и начал ликовать, но вокруг королевской четы царила мертвая тишина. У некоторых даже перехватило дыхание. Они решили, что, несмотря на триумфальный день, последует новое фиаско.

Люди начали беспокойно оглядываться. У них было такое выражение лиц, будто они не сомневались, что король отправит ее назад. Даже этот великий день не примирит его с ненавистной супругой.

Брат Герин тоже побледнел, заметив столь неожиданный поворот событий.

Лишь спустя какое-то время он, как и все остальные, заметил, что строгий взгляд короля был обращен не на стоящую на коленях Изамбур, а на Софию. То, что она, вытянув шею, смотрела ему прямо в лицо, вместо того чтобы упасть перед ним на колени, разозлило его гораздо больше, чем вид отверженной, высланной и вновь принятой супруги. На Изамбур он вообще не смотрел и упустил момент снова грубо оттолкнуть ее.

— Да здравствует королева Изамбур! — воскликнула София, встала наконец на колени и с удовольствием услышала, как люди облегченно подхватили ее слова, забыв о страшном мгновении.

— Да здравствует королева Изамбур! — кричали люди на парапете, и их голоса неслись дальше, в толпу.

— Да здравствует Филипп Август! Да здравствует Изамбур!

Ликующие крики смягчили его. Король, лицо которого было по-прежнему красным и потным, не заметил, как София поднялась на ноги, подвела к нему королеву и посмотрела, как народ радостно поднял руки.

Только теперь она заметила, что у короля было новое знамя. Это был древний мотив, он считался всегда личным символом его величества, но его никогда не брали в сражения. Все изменилось после Бувина: Гало фон Монтини, бедный рыцарь, которому пришлось заложить все свое имущество, чтобы купить боевого коня, вышел в бой с золотой лилией на синем фоне. С тех пор этот цветок, который теперь радостно развевался на многочисленных флагах и платках под теплым солнцем, оставался символом французского короля.

Изамбур сидела тихо на своем месте. Ее скрещенные руки лежали на коленях, голова была опущена вниз. Перед ней стоял пустой поднос, с которого она только что ела — мясо ягненка, поджаренное и разрезанное на мелкие кусочки. Она послушно брала их бледными губами, медленно пережевывала и проглатывала. Король Филипп ничего не ел, только пил из своего кубка и недоверчиво наблюдал за тем, чем занята его супруга.

София, которая все еще не могла отойти от Изамбур, увидела, что король наблюдает за ней, будто ненавистная женщина была чужой, безобидной и пустой, седой, морщинистой старухой, которая не могла ни бояться, ни сердиться, ни ненавидеть.

За одним столом с ними сидели немногочисленные доверенные, несколько епископов, в числе которых был и брат Герин, казначей короля и Бартелеми ле Рой, который долгое время был соперником Герина в борьбе за благосклонность короля, но после Бувина отошел на второй план. Бланш и Луи тоже сидели за этим столом, но выглядели смущенно и молчали. Они не принимали участия в разговоре, который все остальные старались поддерживать, чтобы развлечь напряженного короля.

Они долго говорили об Анри Клемане, который давно, в решающий день турнира, был противником Софии. Он погиб в битве под Бувином.

Она не почувствовала торжества, а король не проявил ни малейшего сожаления. Он, не отрываясь, смотрел на Изамбур — угрюмо, со скучающим видом и даже с какой-то досадой.

Может, он думал о том, сколько сил потратил напрасно в этой борьбе против Изамбур. Может, задавал себе вопрос, который мучил Софию уже десятки лет: что сделала Изамбур в первую брачную ночь, что до такой степени напугало его? Чем она вызвала ненависть, которая была жива до сих пор?

Все затаили дыхание, когда он вдруг поднялся и подошел к королеве. София боялась даже смотреть на него. Может ли старая, сморщенная женщина, несмотря на слова Греты, превратиться в орущую, взбесившуюся фурию, как только король к ней прикоснется?