Мисс Катто понимающе засмеялась.

– Правильно! Надави на него, пока он обезоружен твоими успехами. Независимость! Какая прелесть! Рассказывай дальше. Какие еще имеются варианты?

– Может быть, съезжу ненадолго погостить к тете Бидди. Дядя Боб в плавании, а Нед поступил служить на судно «Ройял оук», так что она всегда рада компании. У нас была мысль съездить на день-два в Лондон: она помогла бы мне купить кое-что из одежды для Сингапура. Мне не хочется появляться там плохо одетой.

– Ну разумеется. Только пообещай мне одну вещь. Что не влюбишься в Сингапуре, не выйдешь там замуж, наплевав на Оксфорд. У тебя еще вся жизнь впереди на то, чтобы влюбляться и выходить замуж, но другой такой возможности поступить в университет у тебя не будет.

– Мисс Катто, я еще очень долго не собираюсь выходить замуж! Уж во всяком случае никак не раньше двадцати пяти лет.

– Вот и умница. И остерегайся корабельных романов. На своем опыте не испытала – не знаю, но, говорят, они кончаются трагически.

– Буду об этом помнить.

Мисс Катто улыбнулась.

– Я буду скучать по тебе, – призналась она. – Но у тебя своя жизнь, тебе пора двигаться дальше, делать свой собственный выбор. Помни только одно: самое важное – оставаться верной самой себе. Если ты не потеряешь себя, то никогда не собьешься с пути.

– Вы всегда были так добры…

– Я просто выполняла свою работу.

– Нет, вы делали больше. И мне ужасно жаль, что я так и не воспользовалась вашим приглашением погостить у вас в Оксфорде. Я бы очень, очень хотела поехать, познакомиться с вашими родителями, но все как-то…

Она запнулась. Мисс Катто засмеялась:

– Ты нашла себе вторую семью. И это неизмеримо более полезное и счастливое приобретение. В конце-то концов, директриса только и может, что направить, посоветовать. Чувство дома должен был дать тебе кто-то другой. И сейчас, глядя на тебя, я могу сказать, что миссис Кэри-Льюис отлично с этим справилась. Но теперь, безусловно, тебе пора возвращаться к своей собственной семье. И…

Но на этом месте их разговор прервал решительный стук в дверь и появление мистера Бейнса.

– Я не помешал?..

– Ничуть, – успокоила его мисс Катто.

Он потрепал Джудит по плечу:

– Твой шофер явился, чтобы приступить к своим обязанностям. Надеюсь, не слишком рано?

Мисс Катто из своего кресла одарила его улыбкой:

– Мы восстанавливаем силы рюмочкой хереса. Присаживайтесь, выпьете с нами?

Он охотно принял ее приглашение, удобно расположился, налил себе вина и прикурил сигарету, отчего сразу же из делового, подтянутого адвоката преобразился в сущего жизнелюба и сибарита. Джудит он поздравил с получением высшей награды еще на чаепитии в саду и теперь пылко нахваливал мисс Катто за удачное, как по маслу прошедшее торжество.

– Нам, без сомнения, подвезло с погодой, – заметила она. – Вот только хорошо было бы отредактировать речь председателя. Кому охота слушать подробный отчет о рухляди, гниющей на чердаке? Или об эпидемии кори во время пасхального триместра?

Мистер Бейнс рассмеялся:

– Он ничего не может с собой поделать, бедняга, такой зануда. Когда он выступает в совете графства, весь зал погружается в дрему.

Допив свою рюмку, мистер Бейнс взглянул на часы:

– Боюсь, мне пора.

Они встали.

– Я не пойду провожать тебя, – сказала мисс Катто Джудит. – Ненавижу махать рукой на прощание. Но, пожалуйста, не пропадай, держи меня в курсе дел.

– Обязательно.

– И желаю тебе прекрасно провести летние каникулы.

– Спасибо.

– До свидания, моя дорогая.

– До свидания, мисс Катто.

Они пожали друг другу руки. Не целуясь. Они никогда не целовались. Джудит повернулась и вышла из кабинета, потом вышел мистер Бейнс и закрыл за ними дверь. Мисс Катто осталась одна. С минуту она неподвижно стояла в задумчивости, затем подобрала с полу брошенную газету. Каждый день приносил все более мрачные новости. Вот и теперь: две тысячи нацистов уже вступили в Гданьск. Рано или поздно Гитлер намеревается оккупировать Польшу точно так же, как раньше захватил Чехословакию и Австрию. А это будет означать новую войну, и целое поколение молодых людей будет втянуто в этот устрашающий конфликт и отдано на истребление.

Мисс Катто аккуратно свернула газету и положила ее на стол. Она понимала, что необходимо сохранять мужество и твердость духа, но в иные минуты, такие, как эта, когда Джудит уехала навсегда, ее сердце будто разрывалось на части при мысли о предстоящих трагических утратах.

Ее академическое облачение все еще лежало там, где она его оставила. Теперь она взяла мантию и капюшон, свернула и прижала к груди, словно ища в них утешения. Выпускное торжество – трудный рубеж, который нужно преодолевать каждый год заново, – всякий раз выматывало ее до предела, и все же откуда эта щемящая боль, это мучительное чувство утраты? Глаза ее вдруг наполнились слезами, слезы потекли по щекам, и она зарылась лицом в душную черную ткань, пылая безмолвным неистовым протестом против неизбежной войны, скорбя о молодых, о Джудит, о возможностях, которым никогда не суждено будет воплотиться в жизнь.

В понедельник, сырым августовским утром, над Нанчерроу шел теплый проливной летний дождь. Надвинувшиеся с юго-востока низкие серые тучи заволокли скалы и море, покрытые густой листвой ветви деревьев клонились под тяжестью дождевых струй. Потоки струились в канавах и клокотали в водосточных трубах. Еженедельная стирка была отложена на день. Никто не думал жаловаться: после продолжительной жары и засухи все только радовались свежести и прохладе. Дождь лил как из ведра, изможденные от засухи цветы, фрукты, овощи благодарно впитывали влагу, и воздух был напоен ни с чем не сравнимым ароматом сырой, только что смоченной земли.

Лавди, за которой как тень следовал Тигр, вышла через судомойню из дома, шагнула во двор и глубоко вдохнула – легкие наполнились бодрящей свежестью. Лавди была в резиновых сапогах и старом дождевике, надетом поверх шортов и полосатого хлопчатобумажного свитера, но с непокрытой головой, и, когда она зашагала в направлении фермы Лиджи, ее и без того волнистые темные пряди, намокнув под дождем, завернулись в тугие-претугие локоны.

Она направилась было по дороге, ведущей к конюшням, но на полпути свернула на изрытую колеями дорожку, уходящую к вересковым пустошам. Вдоль дорожки, за глубокой сточной канавой, тянулась древняя каменная ограда; тут пламенел желтыми, благоухающими миндалем цветами колючий утесник, в изобилии росли наперстянка, бледно-розовые мальвы и волчеягодник; темный гранит стены покрывали бархатистые островки темно-оранжевого, точно шафран, лишайника. За стеной раскинулись ослепительно зеленеющие пастбища, на которых среди беспорядочно рассыпанных холмиками валунов бродили стада гернзейских молочных коров мистера Маджа, а в небе с криками кружили чайки, явившиеся с моря вместе с непогодой.