– Но Безупречный молод, – вздохнул Лекро. – Вполне протянет еще лет тридцать-сорок.

– Тогда, – фыркнул Тембер Серт, – остается только обратиться напрямую к вашему богу. Пусть отменит избрание патриарха.

Никто не улыбнулся его шутке.

Коннекские послы пробыли в Броте девять дней, восемь из которых Тормонд и Изабет потратили на то, чтобы добиться еще одной аудиенции у патриарха и обсудить все те соглашения, которые вызвали такой гнев у их спутников. Но Безупречный все откладывал встречу, пока наконец не стало совершенно ясно: ничего больше он обсуждать не намерен.

Разгневанный герцог велел приближенным готовиться к отъезду сразу после того, как все заговорили о грядущем визите в Брот императора Йоханнеса. Ходили слухи, что Ганзель склонится перед патриархом в обмен на церковный указ о порядке престолонаследия, выгодном для клана Иджей. Тут и там обсуждали, что же готовит будущее. Безупречный изо всех сил стремился воплотить в жизнь свои грандиозные планы и не желал тратить время на хнычущих деревенщин, которые упорно не хотели играть уготованную им роль в пробуждении чалдарянского мира. И злая воля Орудий Ночи совершенно его не страшила.

На мосту через Терагай брат Свечка оглянулся. Он знал, что больше никогда не увидит Брот. С собой он уносил лишь воспоминания.

Так мало сделано. Так мало доведено до конца. Они вернутся в Коннек и будут жить, делая вид, что ничего не случилось.

Война с церковью откладывалась, но не надолго.

По дороге коннектенцы постоянно бранились друг с другом. Брат Свечка, устав от вечных склок, рад был бы пуститься домой в одиночку, но все-таки остался в свите герцога. Пока его еще терпят епископальные чалдаряне, можно достучаться до здравого смысла и призвать их к миру. Монах хоть и обладал определенным влиянием, но не мог изменить уже принятые решения.

Погода была немногим лучше той, что сопровождала их по дороге в Брот. Но как только герцог объявлял привал на день или два, небо стремительно прояснялось.

Впрочем, на этот раз Тормонд не желал терять времени даром. Дома недовольный Реймон Гарит собирал обещанные Безупречному войска. Некоторые опасались, что с помощью этих войск безрассудный граф захватит Коннек.

И страх этот имел под собой основание: друзья Реймона надеялись, что он восстанет против своего сеньора, и пытались всеми правдами и неправдами задержать возвращение герцога.

Но Тормонд не поддавался ни на какие уловки и просто-напросто оставлял тех, кто задерживал отряд, позади. Очень быстро они его догоняли.

Герцог то и дело посылал гонцов к сэру Эарделею Данну и Реймону. Данн писал, что в Каурене все спокойно. Но новости от него вечно запаздывали.

Граф Реймон перебрался из Антье в Кастрересон, в самый центр страны. В его письмах не было упреков, которые сыпались на герцога со всех сторон, – лишь уважение и готовность подчиниться. Казалось, все внимание Гарита поглотили приготовления к походу: попробуй-ка найти две тысячи восемьсот вооруженных солдат в краю, где сроду никто ни с кем не воевал.

Национальное самосознание, с такой силой пробудившееся в Коннеке после резни у Черной горы, сменилось разочарованием и отчаянием еще тогда, когда герцог решил отправиться в Брот.

Жители Коннека не сомневались в своем владыке: он-то точно поддастся мнимому патриарху и уступит ему все их богатства и права. Так оно и вышло, но все-таки они не отвернутся от своего герцога.

Или отвернутся?

Брат Свечка боялся, что зависит это не от политического расчета, а скорее от гордости и амбиций.

Брот, одержимые

Шесть дней не просыпался Шагот, но Свавар и сам проспал не меньше четырех. Проснулся он таким ослабевшим, что едва-едва смог доползти до кухни в том домишке, где они решили залечь на дно.

Когда они наконец разыскали человека, вызвавшего гнев богов, случилась большая беда – на пути у них встали двое могучих колдунов. Целых двое! В результате произошла почти смертельная схватка. То есть Свавар поначалу и считал ее смертельной, до тех пор пока не очнулся Шагот – безмолвный, едва не обезумевший от голода и жажды, но все-таки живой.

Свавар смачивал в воде тряпку и выжимал ее брату в рот. Осторожно, долгими часами проталкивал между рассохшихся губ комочки размоченного хлеба.

Он и сам чувствовал себя не слишком здоровым. В битве ему досталось больше, чем брату. Но на этот раз он быстрее пришел в себя.

В те минуты, когда удавалось хоть немного отвлечься, Свавар думал о колдунах. Что с ними стало? Они с Гримом не смогли их уничтожить, Старейшие не расщедрились и не дали им таких сил.

Что-то пошло не так. Что-то не клеилось с тех самых пор, как они разошлись с остальными андорежцами. Все должно было быть гораздо проще.

А тут еще память начала выделывать странные фортели. Неизвестно почему, у него в голове оказалось сразу несколько совершенно разных, но в равной степени убедительных воспоминаний о том, что же произошло, когда они с Гримом вломились в тот дом. Им пришлось сражаться с кальзирскими пиратами и двумя колдунами. Во время побоища в дом проскользнула какая-то тень, призрак – именно он-то и определил исход битвы. Призрак присутствовал во всех разрозненных воспоминаниях, но отчетливо представить себе его черты Свавар так и не смог, сколько ни пытался.

Он волновался. Его терзал страх. Быть может, в этом деле замешаны не только Старейшие, но и другие Орудия Ночи? Ночь состояла из множества разных существ, у кого-то из них могли быть на Убийцу Богов свои планы. Хотя те двое волшебников вроде бы лишь защищались, а Убийца вообще попался им случайно.

Уцелел ли он? Там ведь погибло много народу.

Грим скажет, когда проснется. Если проснется.

Шагот сейчас напоминал человека, который болтается на краю пропасти, пытаясь уцепиться за камни тремя изувеченными пальцами.

Свавар догадывался, что именно тому загадочному призраку они оба обязаны жизнью. Иначе как они умудрились, находясь без сознания, добраться до своего убежища?

Асгриммур боялся, что их найдут, когда они еще не успеют окончательно исцелиться и будут совершенно беззащитны. Эти южане хоть и слабаки, но глупостью особой не отличались и знали: по Броту разгуливают темные силы. Еще до последней заварушки по всему городу разыскивали двух светловолосых чужаков.

Теперь ими займутся всерьез.

Свавар не знал, что в Броте по-прежнему бьются с пиратами. Безупречный никому и ничего не прощал – он пригрозил отлучить от церкви любого, кто позволит ускользнуть даже самому захудалому кальзирцу, пусть даже старому калеке или обезумевшему от страха мальчишке. Сидя в безопасном Кройсе, патриарх гневался и клялся отомстить, точно как и его собственный бог в древности, когда святые отцы церкви еще не приспособили его для новейших времен. Поэтому пираты и сражались.