— Смелей, ты справишься. Ты можешь.

Девушка в оцепенении смотрела в зал, убеждая себя, что Мэнни прав. Если захочет, она и в самом деле сможет. Голос всегда был подвластен ей, только на него и полагалась Жози.

И она запела, но голос ее звучал как заезженная пластинка. Ее горло, воспаленное непосильными упражнениями, исторгло хриплый звук, напоминающий карканье. Лишь через несколько минут Жози осознала, что отвратительный звук, усиленный громкоговорителями, вырывается из ее собственной груди.

Ошеломленная, она умолкла и поискала глазами Франческу в переполненном зале, но все лица расплывались. Однако Жози отчетливо слышала смешки, покашливание и шарканье ног. Несколько человек поднялись и направились к выходу. Не до конца понимая, что происходит, девушка снова вопросительно посмотрела на бас-гитариста. Лицо его, подсвеченное лампой пюпитра, приобрело голубоватый оттенок, а глаза сверкали, как оранжевые языки пламени.

Жози в ужасе попятилась и наткнулась на вазу с кроваво-красными гвоздиками. Она взглянула на других музыкантов — они тоже трансформировались в жутких монстров с оранжевыми глазами. Издалека доносились крики, смех, ругательства.

И вдруг пол пришел в движение, сцена поплыла вверх, на Жози, словно предлагая ей желанное спасение. Она съежилась на полу, и ни крики зрителей, ни сильные руки Мэнни — ничто не могло заставить ее подняться. Потом над ней склонился рабочий сцены. Жози испугалась: этот человек опасен! У него такие же оранжево-огненные глаза, как у других, а руки, коснувшиеся ее обнаженного плеча, оказались шершавыми, как Наждачная бумага. Уверенная, что он хочет убить ее, девушка пришла в ужас и поползла к авансцене. Там, в темноте, она найдет помощь. Из зала Жози звала Франческа. Сестра поднялась и протягивала к ней руки. Отчаяние придало девушке сил. Она вскочила и бросилась бежать. Сзади кто-то что-то кричал, но Жози не останавливалась.

Когда она скатилась в оркестровую яму, кто-то завизжал. Потом закричали, что нужна «скорая помощь». Наконец Жози погрузилась в спасительную тьму и поняла, что наконец она в безопасности.

Не успел Джек остановить Франческу, как она сорвалась с места и, пробежав по проходу, оказалась в толпе, собравшейся перед оркестровой ямой.

— Жози!

Голос Франчески потонул в общем шуме, но она все же выкрикнула это имя, чувствуя непреодолимую потребность произнести его вслух.

— Франческа! — позвал сзади испуганный Джек. Через мгновение она почувствовала на плече его руку. — Давай вернемся на место, дорогая. — Он увлек ее подальше от толпы. — Ей ты ничем не поможешь, а тебя там задавят. Прошу тебя, Франческа, пойдем отсюда. — Он подтолкнул ее к выходу.

— Нет, Джек, она меня видела. Когда Жози бросилась бежать, она смотрела прямо на меня.

— Это невозможно, дорогая. Мы же сидели в десятом ряду, она не могла видеть тебя с освещенной сцены. Ты зря расстраиваешься.

— Зря?! Да что такое ты говоришь, Жози — моя… — Она запнулась, так и не находя в себе сил сказать правду. — …Она моя подруга.

Тут Франческа увидела, как по проходу пробежали четверо мужчин с носилками. Зрители покидали зал, обмениваясь предположениями о случившемся. При появлении медиков они отступили в узкие проходы между креслами, освобождая им дорогу.

— Как жаль, — сказала какая-то женщина, — видно, бедняжка перепугалась.

— Эта бедняжка просто перебрала наркотиков, — саркастически заметил ее спутник.

Франческа попыталась вырваться из рук Джека.

— Мне надо выяснить, куда ее повезут.

Но он преградил ей путь.

Франческа и сама понимала, что к Жози не пробиться сквозь толпу. Появилась полиция и начала выпроваживать публику.

— Как бы она с нами ни поступила, я никогда не желала ей зла. Мне хотелось встретиться с Жози и помириться с ней, — сказала Франческа, садясь в такси. — А теперь мы потеряли ее навсегда.

— Не волнуйся, любовь моя, Жози станет лучше, и тогда она сама тебя разыщет. — Джек обнял Франческу и привлек к себе. — Мы непременно узнаем, куда ее положили. Попробую позвонить принцу Бенору, хотя едва ли он что-нибудь расскажет.

— Не понимаю, почему она вдруг убежала с ним?

Джек бросил на нее удивленный взгляд.

Франческа умолкла и погрузилась в свои мысли, мучительно пытаясь решить, виновата ли она в печальной участи Жози.

Подходя по мощеной дорожке к дому Бенора, Жози почувствовала стеснение в груди. У нее перехватило горло, когда она увидела, что газон зарос высокой травой, а безжизненные окна особняка помутнели от пыли.

К счастью, болезнь избавила ее почти от всех неприятных последствий провала в «Олимпии». Пока распространялись слухи об этом, она спала в маленькой частной клинике. Принц, разумеется, уладил дело с полицией, и хотя газеты наперебой кричали о передозировке наркотика, официальное расследование так и не было проведено. Жози редко попадалась на глаза скандальная хроника, но она знала, что журналисты в насмешку окрестили ее «Черной Пиаф». Как ни мало она читала, каждое слово жгло ее душу каленым железом, и ей по-прежнему было больно.

Тот вечер в «Олимпии» должен был стать кульминацией ее успехов последних месяцев. Жози упала тогда не просто в оркестровую яму, а в пропасть, разверзшуюся перед ней. Мимолетный успех не спас ее от демонов в собственной душе. Восстановление после нервного срыва заняло почти три месяца. Когда наконец Жози выписали, она взяла такси и поехала в городскую резиденцию принца.

Но дом был пуст. Перед красивой дубовой дверью не стоял охранник, и на звонок никто не отозвался. Девушка открыла дверь своим ключом и вошла. Она бродила по комнатам, вслушиваясь в гулкую тишину. Вся мебель была закрыта чехлами, на стенах почти не осталось ценных картин. Жози поднялась наверх. Одежда принца исчезла, ящики шкафов опустели. Но то, что принадлежало ей, никто не тронул. Пораженная, Жози достала чемоданы и начала автоматически собирать вещи. И легли в чемодан и бальные наряды, и концертные туалеты от парижских кутюрье, и первое ее бальное платье из Венеции. Кроме вечерних туалетов, у Жози почти ничего не было, а их ей, видимо, уже никогда не носить. Коробочка с украшениями стояла на месте. Девушка извлекла из нее изумруд, а вместе с ним и записку Франчески с номером ее телефона. Сунув записку в карман, Жози подхватила чемоданы и гитару и направилась к выходу. У двери она остановилась и окинула комнату прощальным взглядом. Здесь больше ничто не напоминало о Жозефине Лапуаре.

Ей вспомнился Лайфорд-Кэй и день, когда после смерти матери она вернулась в бунгало и истребила в комнатах память о себе и о Марианне. Тогда, одинокая и сраженная горем, она собиралась начать новую жизнь, стараясь убежать подальше от Франчески и всего, что связывало ее с прошлым. Теперь эта пустая безликая комната в доме Бенора знаменует конец еще одной главы ее жизни.

Спускаясь по лестнице, Жози услышала странный звук и выглянула в окно. Во дворе две козочки мирно щипали траву, и одна из них задела пустую консервную банку. Животные уже обглодали цветочные бордюры, нижние ветви деревьев и загадили дорожки. Впрочем, какая разница? Жози даже завидовала их беззаботному существованию.